Но у Гарды есть особый ключ, открывающий двери в королевских дворцах:

— Принцесса Илона! К Их Величествам!

И рыцари, грохоча и лязгая доспехами, расступаются и разнимают алебарды. Ни один мускул при этом не вздрагивает на суровых лицах бравых стражников. Они так и продолжают смотреть прямо перед собой через приоткрытые забрала.

Дверь тоже открывается, как по волшебству. Лишь потом я замечаю целую вереницу слуг — мужчины в зелёных с серебром ливреях, женщины — в красных платьях с золотом платьях. Словно кто-то просыпал на мраморный пол низку изумрудов и рубинов.

В конце вереницы — толстоватый лысоватый мужчина, в наряде которого сочетаются серебро и золото, красный и зелёный. В руках у него развёрнутый свиток.

— Марсель, придворный церемониймейстер, — шепчет мне на ухо Гарда. — Сейчас он объявит вас, и вы пойдёте. Мне дальше нельзя.

Нервно сглатываю — столько правил! Как же мне разобраться в них без верной Гарды? Ладно, пока мы вместе, проясним кое-что.

— Почему слуги так одеты — в зелёное и красное?

— Цвета короля и королевы.

— У них есть личные цвета?

— Разумеется! У всех правящих особ есть личные цвета. У короля — зелень и серебро, и королевы — пурпур и золото.

— А какие цвета у меня?

— Родители скажут вам. Но если у вас нет своих цветов, вы всегда сможете принять цвета мужа.

О нет! Навязанного мне мужа я точно не приму. Не с цветами, не без цветов.

Церемониймейстер зачитывает хорошо поставленным дикторским голосом:

— Её Высочество принцесса Илона, единственная законная наследница трона и короны Северной Атомики.

Гарда слегка подталкивает меня в спину и стягивает с моего плеча слинг с тэнг-драмом:

— Вперёд! Ну же! А это, — она приподнимает завёрнутый в полотенце музыкальный инструмент, — я пришлю в вашу комнату.

В её полных любви глазах дрожат слёзы, но при этом светится и невероятная гордость за воспитанницу. Я едва сдерживаю порыв обнять верную прислужницу. Но все смотрят на меня и ждут.

И я, проглотив слёзы, шальная от волнения, делаю шаг навстречу своей новой судьбе.

Иду прямо, стараюсь не оглядываться.

Краем глаза замечаю, как склоняются мужчины, как приседают в реверансах женщины.

До слуха доносится: «Ваше Высочество», «Рады видеть вас снова», «Какая красавица»!

Я почти бегу, подхватив длинную юбку.

Все эти церемонии пугают, выбивают из колеи. От переживаний пульс стучит в висках.

И вот уже конец длинного ряда слуг. Последняя пара — мужчина с одной стороны и женщина — с другой — берутся за руки, и передо мной будто закрывается турникет, вынуждая остановиться.

Только теперь я замечаю насколько роскошно помещение, в котором я оказалась. По сути, это огромная, почти пустая зала. Стены обиты шёлком, пол покрыт мраморной плиткой, на потолке лепнина и идиллические фрески. Хрустальная люстра, как в каком-нибудь Большом театре, свешивается с потолка и сияет сотнями свечей.

В центре зала — небольшой круглый подиум. Здесь кажется, собрана вся мебель— стулья, диванчики, кресла, чайный столик. Всё — белоснежное, с фигурными ножками и спинками, тронуто золотой патиной и обтянуто парчой. К подиуму ведут три ступеньки, на каждой из которых замирает по слуге, одетых в серебряные и золотые ливреи, в высоких белых париках, коротких штанах, белых чулках и башмаках с пряжками. Одни держат перекинутую через руку салфетку. Другие — подносы с чайными приборами. Третьи — золотые ушастые тазы. Для омовения рук, догадываюсь я.

Лакеи замерли, как статуи. Если бы изредка не моргали, их вообще трудно было бы принять за живых людей.

От подиума буквой «Т» расходятся ковровые дорожки. Зелёная с серебром — вправо, алая с золотом — влево. В центре они соединяются, будто сливаются две реки, и дальше уже бурая, окаймленная бронзой, течёт ко мне.