Глаза заметили это движение, но мозг не сразу понял и отобразил… Что-то серое и крупное… Заяц? – Была первая мысль. Да, нет… Что-то крупнее… Осел? – почему-то взбрело мне в голову, – вон как круп переваливается сбоку набок… Да откуда здесь осел? – тут же подумал я. Вскинул малокалиберку с оптическим прицелом… Не сразу, но понял, уж очень было неожиданно… Журавль! Пегий какой-то… Высотой с меня. Стерх! Я держал его на мушке… Секунда… Две… Три… Нет, выстрелить я не решился… Пусть живет… Журавлей в районе было так мало, что я не видел ни одного, даже в воздухе. Только в отчетах, в главе «Физико-географический очерк», упоминалось о присутствии их в незначительных количествах. Из уважения к нему, мы подождали, когда он скроется в кустах и пошли дальше обсуждая встречу.

Стерх

Мы сделали всю намеченную работу и только тогда я связался по рации с начальником и передал о завершении работ и открытии трубки. И, конечно, он спросил, почему я ее не поковырял. – А чем и с кем? – спросил я. Но я чувствовал, что он доволен.

Он тут же заказал вертолет и прилетел сам, привезя магнитометр и двух опытных работяг-горняков. Мы прорубили на участке сгущения растительности крестообразный профиль и магнитка сразу показала повышенные значения непосредственно выше сгущения растительности. От центрального профиля мы прорубили параллельные профиля и расставили пронумерованные пикеты-колышки. Затем прошли по пикетам с магнитометром и вынесли значения показаний прибора на миллиметровку. Вырисовалась четкая округлая магнитная аномалия небольшого размера. Так Осташкин научил меня намечать профиля, расставлять пикеты и проводить наземную магнитную съемку, за что я был ему очень благодарен.

Впоследствии, я научился делать эту работу одновременно – впереди шел идущий с топором и намечал затесами профиль, за ним тянулся провод нужной длины и я ставил колышки-пикеты, подписывая их. Затем я проходил по профилям с магнитометром, делая периодически замеры на контрольной точке.

А в центре аномалии был задан шурф, горняки быстро вскрыли элювиальные суглинки до мерзлоты и принялись долбить мерзлоту. Мы отмыли выбранную породу в ручье и набрали целый кулек минералов-спутников для коллекции, а сапоги наши покрылись тонким голубым налетом.

В Батагай полетела радиограмма: – Найден «Ящик»! Осташкин был очень доволен – наконец-то нашей партией был открыт новый счет, ведь последние годы были безрезультатны…

А горняки «проходили» сантиметров по сорок за день, ведь долбить мерзлоту это все-равно что долбить камень. Пробовали прогревать костром, но это мало помогало. Вечером горняки калили на костре кончики ломов до бела и оттягивали их, вытягивая и заостряя. И мерзлоту скалывали по чуть-чуть, откалывая по щебеночке и делая выемку-канавку по краю днища шурфа. Затем откалывали по щебеночке от бровки канавки. Тяжелая это работа, не каждому по плечу.

Шурф

За несколько дней, да, нет, не за несколько, побольше, прошли метра три-четыре, шурф совсем сузился, а коренных все не было. Суглинок с дресвой кимберлитов, конечно постепенно, перешел в галечно-щебнистые песчаные зеленовато-серые суглинки с отдельными глыбками брекчии, но до коренных дойти было уже невозможно. Они, вероятно, были на глубине 7—8 метров, кто их знает… На этом с шурфом было закончено.

По завершении работ полагалось укрепить в шурфе слегу с надписью названия трубки и годом открытия. Осташкин срубил длинную листвяшку, зачистил, вырубил у основания Г-образную выемку и разговор зашел о названии. Первое слово было мое – кто открыл, тот и называет. Я хотел назвать «КАТЕРИНА» – в честь жены.