Везувий разглядел её розовощёкое и оживлённое лицо, только когда мисс Помпон уже напугала мышь своим вульгарный взвизгиванием.

И это взвизгивание содержало в себе не только испуг, но…

… и бессовестно откровенную ноту восторга.

— Ой, а это часть арт-инсталляции? — будто бы в никуда спросила запыхавшаяся Помпон, и Везувий был поражён до глубины души, что она знает такие слова.

Пока мышь определялась со своей дальнейшей судьбой у постмодернистской скульптуры Цезаря, награждённого неприличной надписью розовой краской, Помпон основательно вздохнула и принялась стаскивать верхнюю одежду прямо на пороге.

Везувий вдруг обернулся и огляделся, словно осекаясь. У него определённо отсутствовала привычка пялиться на людей в открытую, попросту замерев посреди зала, так как люди сильнее нервничали, когда Везувий Родин наблюдал за ними исподтишка.

Американский арт-критик приучил всех остальных величать Везувия «Сатаной», и только американцу могло прийти в голову, что человек с таким ординарным и распространённым именем — в честь самого известного вулкана — нуждается в дополнительном прозвище.

Незнакомка стягивала с себя жёлтую куртку, из которой получилось бы как минимум пять приличных спасательных жилетов, и помпон над её головой раскачивался с такой мощью, что впору было вызывать бригаду скорой помощи.

Ибо помпон явно проживал свои последние минуты.

Незнакомка раздражённо дёрнула собственный рукав, а Везувий пригубил ещё вина и… забыл остановиться, выпивая всё до дна, когда Помпон наконец-то явила миру свои прелести.

Хм, вот этого и стоило ожидать.

Он не видел столь вульгарного фасона на дешёвой тряпке со времён прогулки в аргентинском квартале проституток, и тёмно-фиолетовое платье ей было явно не по размеру, а цель неуместного и безвкусного одеяния очевидна, но…

… голову Везувия смог бы повернуть в сторону лишь башенный кран.

Стометровый кран с очень опытным водителем в кабине, потому что оторваться от наблюдения за неприлично размахивающей руками Помпоном Везувий не мог.

Коллекционер отряхнул пустой бокал отточенным движением, но стекло чуть не выскользнуло из рук.

Везувию всегда было тесно во фраках, но никогда до этого момента он не желал избавиться от одежды сиюминутно.

Мужчина предпочитал броские костюмы, сшитые на заказ, красные вина удачных урожаев и пентхаусы с пустующими спальнями в отелях, потому что не находил лучшего способа высмеять лакшери-каннибализм, чем присоединиться к карнавализму и регулярно доводить его до абсурда.

Иными словами, пришлось возглавить то, что победить невозможно.

Комфорт был приятным бонусом, но всё же Вез сожалел, что так много захватывающих составляющих жизни не продаются.

Он любил покупать, так как это выходило определённо дешевле, чем работа с подходящими ему психотерапевтами.

К Помпону подошла хозяйка вечера Диана Фрезь, как раз когда Вез остановился в шаге от перехода в другой зал.

Ледяная принцесса, жена его старого товарища, точно была хорошо знакома со светловолосой девицей, которая на выставке смотрелась менее уместно, чем мокрая мышь.

Уже в зале «нового сентиментализма» — владельцы галереи свихнулись, ибо такого направления попросту не существовало — Везувий обнаружил одну из самых прискорбных вещей в своей сорокалетней жизни.

Пухленькая и темноокая Помпон не стеснялась своего голоса и дарила его окружающим с гордостью, с которой мифические банши возвращаются с ночной охоты на мужчин.

Везувию приходилось прерывать собственные остроумные тирады и замирать посреди светских бесед, чтобы вслушиваться в её смех, лопающийся салютами в другой комнате, и в её нахрапистый говор, скользящий по его нервным окончаниям пилой дантиста.