– Имя, отчество, фамилия отца?

– Кац Исаак Иосифович, из мещан, тыща восемьсот восьмидесятого года рождения.

– Чем занимался отец до семнадцатого года?

– Работал на винокурном производстве.

– Понятно, народ спаивал.

Спокойно, на органы нельзя сердиться.

– Отец научился производить разные спирта, теперь он работает на заводе.

– В каких партиях отец состоял?

– Ни в каких, кроме партии большевиков.

– Братья отца? Сестры? Родители?

– Отец единственный ребенок у деда, близких родственников у нас нет.

– Почему вы не пошли в инженеры, как отец?

– Мне нравились восточные языки… И вообще языки.

Петя подумал и пафосно добавил, специально для первоотдельца:

– Я считал, что принесу больше пользы Родине и партии, если изучу много языков.

Пеликанов раздраженно дернул плечом:

– И много языков вы изучили?

– Тибетский, монгольский… Китайский – хуже. Из европейских – немецкий, английский – хуже.

– Вы, я вижу, «ворошиловский стрелок».

Петя невольно покосился на отворот своего пиджака: на нем красовался значок. Только пожал плечами:

– Да.

– Хоть знаете, откуда пошел значок «ворошиловский стрелок»? – Задавая этот вопрос, Пеликанов ухмыльнулся особенно гадостно.

– Климент Ефремович Ворошилов был на зачетных командирских стрельбах летом тысяча девятьсот тридцать второго года. Стрелки после стрельбы выстроились у своих мишеней, они докладывали наркому свои результаты. А у одной, совершенно чистой, мишени командир посетовал – у него плохой револьвер. Тогда Климент Ефремович взял у этого командира оружие и сам отошел на рубеж для стрельбы. Семью выстрелами из «плохого» револьвера он выбил пятьдесят девять очков. Тогда Климент Ефремович вернул командиру оружие со словами: «Нет плохого оружия, есть плохие стрелки». После этого началось всенародное движение за всеобщую стрелковую грамотность.

– Историю эту вы знаете… А никогда не думали, что она бросает тень на качество командира Красной Армии? Неужели у этого командира мишень была совершенно чистая?! Вы повторяете клевету!

– Рассказ об этом случае был напечатан в окружной газете, а потом во всесоюзных газетах…

– Враги есть везде, товарищ Кац! Везде, в том числе и в газетах. И всех их мы выведем на чистую воду, имейте это в виду!

Пеликанов ткнул в Петю папиросой:

– А вы до сих пор ни одного врага народа не вывели на чистую воду! Почему?

– Ну… Я не имел дела с врагами… Не доводилось…

– Врете! Вы начинали учиться у Букреева: его взяли как врага народа, создателя контрреволюционного центра. На него написали сообщения другие товарищи, а вы не писали сообщений. Почему вы не сотрудничали с органами?

Особист откинулся на спинку стула, жадно затянулся папиросой. Спокойно… Только спокойно, как бы ни колотилось в груди сердце.

– А меня никто не спрашивал и не звал сотрудничать с органами. Может, я бы и пошел.

– Ждете особого приглашения? – прищурился Пеликанов. – И еще считаете себя комсомольцем? Ну-ну… Вот другие не ждут ничего, когда надо помочь органам! Многие ваши товарищи по группе… по курсу… многие заходят ко мне. Это вас я в первый раз вижу в этой комнате.

Пеликанов говорил, и рожа у него делалась совершенно торжествующей. Он чуть ли не кричал: «Попался, гад!»

– Я проявлял бдительность вместе со всеми… Как все.

– Нет, – затряс головой Пеликанов, опять зажег новую папиросу. – Нет. В изучении языков вы проявили активность намного большую, чем остальные ваши соученики. Вот вас и в ассистенты берут. Всех – не берут, а вас – берут. А вот в помощи органам вы проявили намного меньшую активность, чем все. Совершенно неизвестно еще, достойны ли вы занять должность ассистента на кафедре, будете ли вы хорошим советским специалистом.