31 год (июнь-июль). Пошив платья для Мелиссы Эддингтон. Удалось скрыть от агентов Совета Мод, не допустить популярности. Жена-швея популярнее мужа, профессионального ремемора? Неслыханно. Подставная история с высокой достоверностью.

Плановая подчистка. Исправлено и угнетено 23 маленьких участка.

31 год (ноябрь). Линда. Всё-таки эта свободолюбивая дурочка плохо влияет на Агату. Нужна достоверная история с очернением. Желательно вызвать сильную неприязнь, создающую плохие ассоциации и с самой Линдой, и с её идеями.

32 года (август). Поездка на Новый Карнавал в Ниццу. Я люблю брать её с собой, но на этот раз какой-то всплеск свободолюбия. Она никуда не едет. Достоверная история с подтверждением. Подготовить доказательства.

Наблюдение продолжается. Странное поведение, но в пределах нормы. Подозрений нет. Осмотр пока не планируется».

Агата помнила эти случаи. Помнила, как Грэди встречал в роддоме с огромным букетом. Как ограбили на вокзале, а когда полиция призналась в своём бессилии, Грэди замял дело, чтобы не причинять жене беспокойство, вытаскивая историю на свет. Как она шила великолепное, способное прославить её платье для миссис Эддингтон, а та оказалась женой криминального авторитета, и Грэди для сохранения репутации Агаты стёр все следы их общения. Помнила, как Линда начала засматриваться на Грэди, а потом и вовсе пыталась его соблазнить, за что была уволена. Помнила, наконец, как отказалась от неожиданной поездки в прошлом августе, и Грэди расстроился из-за того, что сюрприз не удался.

Или… всё было не так?

Новой истерики не случилось. Агата посидела немного, забрала листы и ушла в ванную, где заперлась на весь вечер.


– Милая, ты не видела мои рабочие запонки? – спросил Грэди, входя в столовую и на ходу поправляя рукава рубашки.

– Нет, – бесцветным голосом ответила Агата. Крупная запонка со включённым микрофоном надёжно пряталась в пышной причёске.

Агата перенастроила диктофон в отсутствие мужа – это оказалось несложно – и решила записывать события каждого дня, а потом переслушивать. Она не думала, что и это решение осталось в памяти, что его можно прочитать при первой же возможности. Агате вообще было сложно думать. Ей снились Чаз, Линда и платье Мелиссы. Снилось солнечное побережье Ниццы и улыбающийся Грэди в холле роддома. Здесь она почти всегда просыпалась с криком.

– Что с тобой, дорогая? – беспокоился Грэди.

– Мамочка, у тебя что-то болит? – участливо заглядывали в глаза дети.

– Агата, ты выглядишь испуганной, – качал головой Олден.

– Я только пытаюсь понять… Я хочу понять, что было на самом деле! – плакала у него в доме Агата.

Олден молчал, гладил по спине, приносил попить, но ничем не мог помочь. Конечно, решение было очевидным. Поговорить с Грэди, только-то и всего! Просто спросить!

Агата не могла себя заставить. Ведь если Грэди узнает… А он наверняка узнает при очередном «осмотре». Или даже раньше, когда обнаружит пропажу листов. Он узнает, усыпит её, увезёт в клинику и исправит. Перепишет. Сотрёт. «Плановая подчистка».

Поверить в предательство человека, с которым живёшь десять лет, шесть из которых воспитываешь общих детей… Сложно. Было бы сложным, если бы не бумаги, разговоры и люди.

Вера в предательство затмила веру в человека.


Агату тряхнули за плечо, потом стали целовать в щёки.

– Проснись! Агата, посмотри на меня! Я здесь, здесь.

Она смотрела в потолок, а видела надвигающийся на неё шлем, утыканный изнутри иголками.

– Ты в порядке? Я так испугался, милая… Это всего лишь ночной кошмар, хорошая моя.