– Dit kan nie opgewek word nie!

Штрассл активировал автоперевод.

«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).

Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.

– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации. Стоп! У какой ещё пехоты?!

Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!

Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…

– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.

– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.

Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.

* * *

1990 год, 6 сентября. Земля-1. «Карман» в Западной Сибири

Сухие ветки весело потрескивали в костре, быстро переходя в состояние малиново-красных, обламывающихся угольков. Охранение из местных настороженно зыркало на могущественных «воинов-колдунов», изредка показываясь из-за древесных стволов, но дисциплинированно не подходило.

Только сейчас Сафонов понял, как погано у него на душе. А оба балтийца с непроницаемыми лицами грели у огня руки. Это выводило из себя ещё больше, но североморец пытался сдержаться.

– Да не молчи ты, Феоктистыч! – вдруг пронзительно зыркнул Зубров. – Выговорись. А ещё лучше – проматерись!

Уже неделю стажёр вынужденно участвовал вместе с инструкторами в каком-то средневековом бедламе. Сначала балтийцы непостижимым образом расправились с вооружёнными всадниками, что поджидали незваных гостей у входа в свой «карман», и провели допрос уцелевших, которого ни один из них не пережил. Затем экипировали Бориса в заполненное паразитами трофейное снаряжение и под видом аборигенов выдвинулись к месту встречи с их хозяином – «казу». Обнаруженного дозорного Феоктистов просто свалил неожиданным выстрелом из лука. Та же судьба постигла лошадей ожидавшего казу и трёх его сопровождающих. А пока те поднимались, балтийцы бросились в рукопашную.

При этом старший инструктор указал Сафонову на поднимающегося человека, которого и ему пришлось ударить кистенём. В дальнейшей схватке он не участвовал. Видел лишь, что нога одного из воинов оказалась пригвождена копьём к дереву, а ещё двое рухнули на опавшую хвою. Только сам казу, закованный в кольчугу, смог оказать сопротивление. Но и его меч слаженно действующие балтийцы парировали боковинами своих кавалерийских топоров и тут же обработали противника обухами. Вся схватка заняла от силы четыре секунды. Затем Феоктистов связал оглушённого местного правителя, а Зубров занялся его поверженной свитой.

В последовавшем допросе Сафонов опять ничего не понял. Но его до сих пор передёргивало от того, как старший инструктор снял с казу мохнатую шапку с чем-то вроде нашитой короны из огромных клыков и когтей, спокойно убил пленника, а затем с мастерски изображённым благоговением надел этот головной убор на стажёра. Оба инструктора тут же синхронно склонились перед Сафоновым, опустившись на одно колено: