Штольц слегка скрипнул зубами. Его желваки зашевелились.

«Молодец профессор! Попал в самую точку». – Фогель опять незаметно улыбнулся. Он наблюдал за лицом коменданта, пытаясь увидеть то, что говорили его глаза, а не то, что говорил язык. Но глаза Штольца «молчали».

– Этим уже занимаются, – Штольц спокойно отреагировал на провокационный вопрос. Невозмутимое выражение лица. Держался, как скала. – Следуйте за мной.

Комендант неторопливо направился к выходу.

– Ну, так что, господин профессор, вы все еще желаете рассказать коменданту о сыворотке? – почти не размыкая губ, проговорил Фогель – грузная фигура штандартенфюрера успела отдалиться на достаточное для безопасного разговора расстояние.

– Рановато, Эрих, – почти шепотом ответил Майер и печально улыбнулся. – Вы были правы.

– Зато Штольц уже вместо спичек выдает своим деткам гранаты, – добавил доктор, бросив напоследок взгляд на солдата и уничтоженный им холодильный агрегат. – А потом запирает в железные клетки вместо того, чтобы поставить в угол.

– Грустная аллегория, коллега, – констатировал Майер.

Сентябрь 2010 года. Россия. Москва.

Кафе «Меридиан» располагалось на первом этаже одного из типовых девятиэтажных домов, во множестве построенных в девяностые годы.

Николай Воронов сидел на высоком стуле у стойки бара и неспешно пил коньяк, разбавленный прохладой пузырящегося «пепси».

Ему нравилось это уютное заведение с тихой ненавязчивой музыкой. Динамики стереосистемы, как всегда, мурлыкали очередной попсовый хит, делая короткие паузы для рекламы.

По вечерам здесь жизнь бурлила, но сейчас, в полдень, посетителей собиралось мало.

Николай знал, что первые клиенты появлялись сразу, как только кафе открывалось – в восемь утра. Одни шли с какой-нибудь ночной работы, прямо у стойки бара перехватывали глоток спиртного и тут же уходили домой отсыпаться. Другие останавливались выпить разливного пива и просто посидеть, уставившись в широкий экран телевизора.

Воронов заходил в «Меридиан» довольно часто: заведение располагалось поблизости от его жилья, а приемлемые цены и сносная кухня не допускали лишних трат и расстройства желудка. Место у стойки бара считал наилучшим: отсюда можно без помех изучать посетителей – это всегда занимало Николая. Он любил понаблюдать за людьми, оценивая по каким-либо признакам их статус в обществе и делая выводы о них.

– Что-нибудь еще будете? – спросила у Николая грудастая барменша, подвесив протертый бокал на сушилку для посуды.

Стекло мелодично зазвенело.

– Сегодня только это, – ответил Воронов, указав на бутылку с коньяком. – Плесни еще грамм двести, не ошибешься.

Взгляд Николая задержался на пышных формах девушки и, что греха таить, в этот момент его посетила волнующая мысль о том, как было бы замечательно пообщаться с ней наедине в интимных условиях и часик-другой «потереться пупками».

– Что-то случилось? – пытаясь заглянуть в глаза, поинтересовалась барменша, поставив перед ним бокал.

Николай вздохнул, промолчал. Да и что говорить? Сейчас у него, наверно, проступило на лице такое же выражение, как у кота, подавившегося старой и костлявой мышью.

Время будто оцепенело. И мысли, одна за другой, побежали по лабиринту воспоминаний…

Жизнь Николая Воронова сложилась вроде бы и неплохо. Крепкое здоровье в почти сорокалетнем возрасте дается далеко не каждому, да и держал он его всегда на должном уровне, благодаря ежедневной утренней зарядке и периодическим посещениям спортзала, а в последнее время – плавательного бассейна. Работа, никогда не нравившаяся его гражданской жене из-за частых командировок, хоть и не давала больших материальных благ и перспектив, но была интересной, по душе.