- Мне тоже.

Алина постукивает меня пальцем по руке:

- Жень, препод.

Я перевожу взгляд на Вячеслава Анатольевича.

- Мы сделаем, - говорю через силу.

- Что ж, вот и чудно. Итак, вернемся к теме. Концепция дружбы появляется еще в Древней Греции…

Я склоняю голову и смотрю в свой идеальный конспект. Я только что согласилась работать со Шмелевым над проектом. У меня что, помутнение рассудка случилось? Ежу понятно, что он все испортит. С другой стороны, лучше это, чем пересдача. Меня от одной мысли передергивает.

2. Глава 2

В конце лекции я собираю ручки в пенал и придерживаю Шмелева за плечо, когда он проходит мимо. Тут же отдергиваю руку. Но он остается стоять рядом со мной.

Говорю:

- Задержись, поговорим.

- О чем? – он нетерпеливо переступает с ноги на ногу.

- Шмелев, - я теряю терпение, - мы с тобой теперь завязаны, нравится тебе или нет. Надо обсудить, как будем делать проект.

- Да ясно как. Ты сделаешь, а я просто примажусь.

От такой наглости я снова немею. Раскрываю рот и удивленно распахиваю глаза. Яр прыскает и со вкусом хохочет:

- Релакс, Жендос. Сделаем все вместе.

- Я же говорила не называть меня так!

- Ну видишь, зато к тебе вернулся дар речи. Ладно, есть идея, Гольцман.

Я недоверчиво смотрю на него исподлобья. Складываю руки на груди. Говорю:

- Какая же?

Он садится на ближайшую парту, взъерошивает темные волосы. Он постоянно зарывается пальцами в свои волосы, и они непослушными вихрами торчат в разные стороны, но выглядят неизменно стильно. Говорит:

- Теория по большей части будет на тебе, уж извини.

- Не извиняю. Будем делать все пополам. Я за тебя пахать не собираюсь. Понял?

- Гольцман, ты идеалистка, я никогда не сделаю что-то настолько хорошо, чтобы ты была довольна. Тогда какой смысл?

Я раздраженно выдыхаю. Черт дернул социолога дать нам это задание, не иначе. Мы же двух фраз сказать друг другу не можем, чтобы не начать кипеть. Но надо признать, что Шмелев прав. Что бы он мне ни прислал, я наверняка буду недовольна, и все буду править.

Прикрываю глаза. Пытаюсь взять под контроль эмоции. Снова смотрю в его самодовольное лицо.

Говорю с сарказмом:

- Что по поводу практической части? Или твои идеи закончились на том, что я сделаю всю работу за двоих?

- Нет, - он улыбается, но как-то не очень приятно, - сделаем, как хочет социолог. Проведем исследование.

- Какое?

- Пойдешь на свидание со своим Долиным. Проверим, какая у вас дружба.

- Ты вообще не в себе?

- А что? Чем не эксперимент? Очень даже подходит к теме.

Мой голос почти звенит от гнева:

- Оставим даже то, что ты просто придурок и пытаешься меня задеть. Ты, скажи мне, слишком тупой, чтобы понимать, что один случай — это слишком мало для исследования? Нужно опросить, скажем, сто человек, чтобы свести статистику.

Шмелев цокает языком:

- Не будь такой душной. Если мы опросим сто человек, девяносто из них соврут. А тут все чисто. Не подкопаешься.

- Хорошо, - говорю я, нащупывая в голове смутную идею, - допустим. Я схожу с Долиным на свидание.

- На три, - тут же перебивает Шмелев.

- На три. Чтобы проверить, реальна ли наша дружба или у нее есть другая, - я с трудом подыскиваю слово, - подоплека.

- Умница, рад, что ты согласилась.

- Но, - выдаю с большим удовольствием, - ты сам должен будешь подружиться с девушкой.

3. Глава 3

- Чего?

- Того. Все поровну. Я рискую своей дружбой, а ты рискуешь своим статусом хладнокровного мачо. Я иду на три свидания с другом, а ты три недели общаешься с девушкой. Пытаешься завязать дружеские отношения.

Очень довольная собой, я улыбаюсь. Сейчас он откажется. Не будет Шмелев пытаться подружиться с девчонкой, слишком мерзкий у него характер.