Неожиданно вперёд выходит один из монахов. Тёмная одежда полностью скрывает его тело, лицо перемотано платком так, что видно только глаза. Его плавного движения я пугаюсь больше, чем если бы никто из присутствующих не обратил внимания на их приход.

— Лунобог не терпит принуждения, — слышу я сухой бесстрастный голос. Кажется, этот монах уже немолод.

— А ты уверовал, что знаешь все его помыслы, человек, — насмешливо спрашивает Сидда.

— И тем не менее я не могу позволить вам пройти, — спокойно отвечает монах.

Мне становится страшно. Я не знаю, кто этот человек, но я восхищена его спокойствием и безразличием сместившегося на него злости безликого.

Сейчас я поняла, что до этого момента Сидда чувствовал лишь раздражение. От его эмоций подрагивает пламя, казалось, храм многократно усиливает их, будто сам Лунобог недоволен тем, что мы, смертные, устроили тут.

— Ты смеешь перечить мне, человек, — опускает подбородок Сидда. — Очень кстати.

Двуликий выпускает меня и делает длинный стремительный шаг вперёд. Его правая рука выполняет росчерк по диагонали снизу вверх и вместе с этим движением в воздухе повисают блестящие алые капли.

Я ничего не успеваю понять пока не слышу хрип, а после не вижу, как монах, которого Сидда закрыл сейчас своим телом, не падает на серый каменный пол, а из-под его балахона не появляется тёмная лужа.

Воины за моей спиной одобрительно восклицают, кивают и улыбаются друг другу. В голове бьётся огромная пугающая мысль, но у меня никак не выходит её сформулировать. С этим мне «помогает» обернувшийся Сидда:

— Видишь, что случается, когда ты не слушаешься, девка?

Хрип стихает. Единственные, кто решаются звучать сейчас, — Дом Кровавой Луны. Монахи замирают у стен молчаливыми тенями. Не думаю, что кто-то из них ожидал, что сегодня придётся готовить к погребению одного из своих, но, без сомнения, они окажут этому несчастному необходимые почести.

Мысль, наконец пробивается в голову. Это всё из-за меня. Мой крик вынудил этого монаха выйти вперёд и возразить Сидда. Он не стал сопротивляться собственным убеждениям даже зная, что не справится с двуликими. Почему он это сделал?

Почему я это сделала? Ведь я тоже знала, что всё бессмысленно.

— А я говорил тебе, девка, — Сидда подхватывает монаха за грудки и тащит к алтарю в дальней части храма. — Начнёшь говорить о других мужчинах, готовься к наказанию. Думала, я уже забыл? Это будет второе.

Меня снова толкают, и я случайно задеваю краем сапога тёмное пятно на камне. Следующий мой шаг оставляет красный отпечаток рядом с линией, похожей на размазанное пятно краски. Другие двуликие идут прямо по нему, так что мы оставляем после себя кровавую тропинку.

По щекам непрерывно текут слёзы. Я не могу издать ни звука, мысли тяжёлые и неповоротливые.

Из-за меня… он умер из-за меня.

Сидда… этот чудовище швыряет тело на алтарь и вскидывает руки к двум каменным колоннам, испещрённых рунами и трещинами. И те и другие немедленно начинают светиться изнутри красным, а после между ними будто растягивается полупрозрачная ткань, которую покачивает ветер. Сидда оборачивается, дожидается, когда я подойду и, снова схватив меня за шкирку, тащит за собой.

К этому времени нас успевает обогнать несколько воинов. Когда первый из них шагает в красную переливающуюся пелену, его силуэт исчезает. Это могло бы удивить меня, если бы я не оглядывалась на мертвеца, лежащего на камне раскинув руки в стороны. С пальцев на каменный пол оглушительно громко капает кровь.

— Запомни этот миг, девка, — Сидда наклоняется к моему уху. — Те, кто мне перечат, будут наказаны. Пусть его судьба станет для тебя уроком.