Да, зала. Да, громадная. Ярдов восемьдесят или девяносто квадратных, в темноте не разберёшь. Отсюда начинали обход, сюда и вернулись. Всё. Наполненное звуком гулких шагов и созерцанием пустых покинутых помещений путешествие завершилось.

– Том, а где жильцы?

– Мистер Том, а что вы купили? – одновременно спросили меня наши дамы.

– Вот это! – я широко раскинул руки в стороны.

– Что “это”? – озадаченно пискнула Алис, косясь на составленные Бэнсоном перегородки.

– Это! Вот всё э-то! – Не опуская рук, я повернулся вокруг себя; чуточку присев, подпрыгнул.

– О, Томас, – изумлённо и тихо почти простонала Эвелин. – Ты купил весь дом?

– Весь, милая. С чердаком, двором и конюшней.

Ахнула моя невеста, с шумом выдохнули матросы, застонала и захлопала в ладоши Алис. Мистер Бигль воздел вверх руку в белой перчатке и покачал ею в знак восхищения. Алис снова увлекла всех в повторное путешествие, и все ушли, восторженно восклицая и капая воском на заваленный мусором пол. Мы двое остались в темноте. Эвелин подошла, подняла ко мне руки, прижалась, устроившись щекой на груди, и мы молча так простояли, стиснув друг друга, покачиваясь, пока не стали возвращаться ушедшие.

С утра я затеял и двинул вперёд громадное, тяжкое дело: решил перестроить и обновить весь дом. Не просто подкрасить потолки и стены, но и перестелить полы, заменить окна, двери, перебрать печные и каминные колонны, положить на крыше свежую черепицу. Ну и новая мебель, конечно.

Утром как раз приехал из порта Бариль. Я спросил его, сколько людей можно поставить на эти работы. Он неторопливо посчитал, перечислил, а в самом конце добавил:

– И ещё, так уж и быть, пришлю с “Дуката” главного в таких делах.

– Это кто же такой? – заинтересовался я.

– Клабаутерманн, – понизив таинственно голос, ответил боцман.

– Не помню, чтобы был такой матрос на корабле, – с удивлением взглянул я на него.

– Это не матрос. Клабаутерманн – немец, и имя его, если переводить с того же немецкого, означает “конопатчик”. Сам я его не видел, но те, кто видели, говорят, что он маленького роста, в красной рубахе, с короткой и пышной седой бородой. В руке – деревянный большой молоток.

– И он есть на нашем “Дукате”?

– Клабаутерманн есть на каждом корабле. Некоторые этого не знают, некоторые знают, но не верят, но когда в трюмах появляется течь, то вдруг раздаётся стук невидимого молотка – это Клабаутерманн спасает корабль. Тут уж не до гаданий – а бегом инструменты в руки – и за дело. А он ведёт матросов в тёмных трюмах, указывает стуком дорожку к пробоине.

– Так он что же, корабельный домовой?

– Вот-вот, или домовый корабельник. Уж там, где есть стружка и краска, – он незаменим.

– И как же ты его переправишь сюда с “Дуката”?

– Про то сам знаю, – уклончиво ответил Бариль и, спросив позволения, удалился.

Двенадцать матросов, гремя башмаками, сновали над головой и на лестницах. Они выносили и сваливали во дворе мусор и деревянный хлам. А к обеду – очень своевременно – появился решившийся, но всё ещё дрожащий столяр.

– Та-ак, – встретил я его достаточно строгим тоном. – Значит, два года тратился лишь на аренду, а остальной доход с мастерской – в свой карман?

– Верно говорите, мистер Том, правильно, – не стал, к моему удивлению, юлить мастер. – Себе брал денежки, так.

Он вытащил из-за пазухи тряпицу, развернул её – в ней оказались деньги – и присовокупил ещё какие-то бумаги.

– Вот здесь я посчитал, за вычетом моего положенного заработка, какой на мне долг, но сейчас могу вернуть только маленькую часть, сами видите, как всё внезапно…