В роддоме тоже, конечно, ахнули. Доселе не появлялись в контингенте беременных женщины из овеянной нехорошими легендами глухомани. Плюс к тому у Руфи, в отличие от Маркела, не было ни паспорта, ни вообще каких бы то ни было документов. Но на эту бюрократическую препону решили закрыть глаза и положили Руфь на сохранение с огромным количеством обследований и анализов – словно и впрямь она была марсианка, а не простая (на первый взгляд) женщина…

Беременность Руфи протекала спокойно, без особых осложнений, если не считать тяжелого характера и моральной подавленности самой беременной. Она старалась избегать положенных ей процедур, ела только то, что приносил ей Маркел, и часто сидела у окна, глядя в одну точку пугающе-серебряным взглядом. Она не уставала повторять, что, кабы не воля мужа, она сроду не оказалась бы на чужой земле, в больнице, где все не так, не по-людски, точнее, не по-яроверски. Мирных же бесед ни с персоналом, ни с будущими роженицами Руфа тоже не вела, держалась особняком и с какой-то непонятной надменностью, будто принцесса в изгнании. Разговаривала только с мужем – в короткие минуты его визитов – и постоянно укоряла его за то, что вывез он ее из родной деревни и быть теперь беде. Но Маркел был тверд. Он в совхозе Кривая Мильда на время беременности жены устроился механизатором, снял комнату у старухи, которая помнила его еще пацаненком, и ждал того момента, когда Руфа разрешится от бремени.

Когда же момент этот настал, выяснилось, что роды будут сложными и тяжелыми – плод был непомерно большим. Врачи решили не мучить роженицу и делать операцию. Руфа противилась и, задыхаясь от боли, вопила, что все равно будет рожать сама, поскольку таковы обычаи их общины… Ей дали наркоз, но все врачи, находящиеся на этой фантастической операции, уверяли, что им все время казалось, что эта «сумасшедшая роженица» вот-вот очнется от наркоза и спрыгнет со стола…

Операцию провели с поистине филигранной точностью и четкостью. Но когда на свет божий наконец появился ребенок…

– Господи, – сказала акушерка, – это же сиамские близнецы!

Определение было абсолютно верным. Две девочки-младенца, сросшиеся бедрами, натужно заревели, словно проклиная свою несчастливую звезду, угораздившую их родиться такими, а заодно и предчувствуя судьбу, которая будет к ним немилостива.

– Но вообще-то они крепкие, – сказала акушерка. – И вон как орут! Выживут. А потом можно будет сделать операцию по разделению… Так, Ольга Юрьевна?

Ольга Юрьевна, врач, проводившая операцию, ничего не ответила. Потому что она смотрела на лицо роженицы с красивым именем Руфь. Лицо Руфи было совершенно серебряным.

– Мы теряем ее, – прошептала Ольга Юрьевна. – Она умирает!

Тут же, препоручив сиамских близнецов специалистам, бригада врачей принялась вытаскивать с того света роженицу. Но лицо ее так и осталось серебряно-восковым, и на экране кардиомонитора с противным гудением светилась ровная зеленая линия…

– Как мы об этом отцу скажем? – прошептала Ольга Юрьевна…

Но отцу не пришлось ничего говорить. Маркел Потапов так никогда и не узнал о том, что у него родились уроды, а жена умерла на родильном столе. Потому что аккурат в день родов (дождливый июньский день) Маркел отправился зачем-то в поле. И там в него со снайперской точностью угодила молния (единственная молния за все лето!), оставив новорожденных близнецов круглыми сиротами…

И еще вот что интересно. Дней через десять после описанных событий в роддом заявилась женщина и предъявила документы на имя Хорошевой Фариды Ивановны, родной сестры покойной Руфы. Она вы-слушала от врачей историю рождения сиамских близнецов и историю смерти их родителей, а потом заявила, что забирает детей себе. Противиться тому не стали – выглядела Фарида Ивановна так царственно и недоступно, что о формальностях типа справок и разрешений на усыновление персонал больницы решил не вспоминать. К тому же кому нужны были эти дети-уродцы, да еще в разгар перестройки, когда рушились привычные системы мира и социального благополучия.