Я закрываю рот обеими руками и замираю на месте.

— Прости, — издаю мышиный писк.

— Да не извиняйся ты перед ним, — подсказывает мне бабушка. — За что там трястись? Головенка-то пустая. — Она ставит блины на стол и залезает в жарочный шкаф, откуда тянется ароматный запах запеченной индейки.

— Ба! Ты так-то моя бабушка!

— Вот поэтому я до сих пор жива. Как тебе, пустоголовому, наследство отписывать? Нормальный внук уже женился бы, правнучка бы мне подарил.

— Мне всего двадцать четыре. Рано еще жениться. — Барс подбирает с пола апельсины и кладет их в раковину. — И на твою последнюю днюшку я подарил тебе манчкина. Он лучше правнуков.

— Когда твоему деду было двадцать четыре, у нас уже была твоя двухлетняя мать! — спорит бабушка. — Васенька, зажги лампы, будь добра.

В доме и правда уже тускло. Летние сумерки хоть и долгие, но не бесконечные.

— И свечи на стол поставь. Люблю ужинать при свечах.

Потянувшись к верхнему шкафчику, сталкиваюсь с развернувшимся ко мне Барсом и цепенею под натиском его ярких бирюзовых глаз, в которых так и булькает раскаленная лава тихого, но жаркого вечера.

Пристально глядя на меня, он открывает дверцу шкафа, вынимает упаковку со свечами и молча подает мне.

— Мы тоже любим ужинать при свечах, — чуть ли не бесшумно шевелит он своими чувственными губами в окружении аккуратной ухоженной щетины и облизывает их кончиком языка.

Барс из тех, кто не просто знает цену своей внешности, но и умело применяет ее. Все его жесты и повадки настолько отточены, что я порой теряюсь, когда он фальшивит, а когда искренен. И все же хочется надеяться, что я для него немножко больше, чем очередная игрушка.

Звонко загудевший кнопочный мобильник его бабушки заставляет меня вздрогнуть. Отхожу к столу и принимаюсь за расставление свечей в подсвечники.

— Ох, ребятишки, ужинайте без меня. Побегла я.

— Куда ты побегла на ночь глядя? — Барс берет нож и тремя точными движениями разрезает апельсины пополам.

— Надо мне! — Она спешно снимает с себя фартук и бросается к зеркалу в гостиной. Пальцами приподнимает пушистые седые волосы на макушке, помадой из кармана подкрашивает тонкие губы, хватает сумку и торопится к дверям. — И не вздумайте пробовать вишневку!

— Было бы что пробовать, — вздыхает Барс, выжимая сок сдавливанием фрукта своей мощной рабочей ручищей. — У Ульяны Филипповны нюх на нектары. В твоем загашнике уже давно пусто.

— Целую! Пока! Созвонимся!

Бабушка выскакивает из дома, и я иду к окну проверить, куда она так помчалась. У ворот садится в такси. Веселая, довольная. Но опомнившись, возвращается и запирает калитку. После этого уезжает.

Во дворе зажигаются ночники, вокруг которых сразу стайками собирается комарье.

Разворачиваюсь и опять натыкаюсь на Барса.

— Липисинку будешь? — лыбится этот кобелина и зубами берет сочную дольку.

— В зад себе засунь! — Оттолкнув его, шагаю к столу, отдираю от индейки ножку, плюхаю ее себе на тарелку и усаживаюсь, подтирая текущие слюнки.

Всосав дольку, Барс присоединяется к столу и придвигает к себе блины.

— Ты еще не передумала покорить сердце Цукермана?

Откусив кусочек мяса, озираюсь по сторонам и, жуя, спрашиваю:

— А здесь есть другой кандидат на место моего жениха?

— Чем он тебя так, а?

— Он богат, красив, умен, — перечисляю я.

— Я тоже… красив.

Наклонившись, заглядываю под стол, возвращаюсь в исходное положение, прохожусь взглядом по майке Барса и, подавшись вперед, уточняю:

— В каком месте?

— Язва, — коротко отвечает он, откидываясь на спинку стула. — Если ты и при нем будешь так чавкать, то никогда не станешь женой сына миллионера.