– Эм.. квартира, – смотрит на меня, почёсывая голову. – Ну мужская квартира.

– Тут одна кровать! – повышаю голос, чтобы он понял, о чём я.

– Ну я один, и кровать одна, – поясняет, словно я идиотка.

– Теперь я тут тоже живу, пусть и временно, – смотрю на него, взмахнув рукой.

– Ну это на несколько дней, – пожимает плечами.

– Хорошо, эти несколько дней ты спишь на полу, – ставлю сумку и прохожу на середину комнаты.

– Я не могу на полу, – возмущённо отвечает. – У меня репетиции, мне высыпаться нужно.

– Ну не можешь на полу, спи в ванной, – фыркаю в ответ. Его проблемы, мог бы и позаботиться об этом заранее.

– У меня душевая кабина, – проговаривает сквозь зубы.

Оставляю его реплику без ответа, оглядывая квартиру. Везде валяются шмотки Свята: джинсы, футболки и носки. Грязная посуда заполняет барную стойку, что отделяет “спальню” от “кухни”. Я даже боюсь заходить в ванную комнату.

– Ты свинья, Черкасов, – выношу вердикт, и меня начинает бесить эта обстановка. Ненавижу беспорядок, меня раздражает, когда вещи оказываются не на своих местах, а тут вообще помойка, от которой у меня начинает дёргаться глаз.

– Не понял? – обиженным тоном.

Поворачиваюсь и смотрю, как он стоит, уставившись на меня удивлённым взглядом.

– Как можно жить в таком свинарнике? – обвожу рукой помещение. – Приличная девушка застрелится, если ей придётся здесь находиться больше пяти минут.

– До тебя никто не жаловался, – ухмыляется. – Это ты такая чистюля, а остальным пофиг.

– Я же сказала – приличная девушка. Чувствуешь разницу, – приподнимаю бровь, но, кажется, ему вообще всё равно на то, что я сейчас чувствую, глядя на этот вселенский срач.

Прохожу к окну и открываю его, впуская свежий воздух. Даже дышать становится легче, у меня уже, кажется, начинает чесаться всё тело – до того неприятно здесь находиться. И тут мой взгляд цепляется за ярко-красное пятно на тумбе у кровати. Подхожу ближе, и меня передёргивает от увиденного.

– Это что, стринги? – беру карандаш, лежащий на тумбе, цепляю им красное безобразие, состояшее из кружев и тонюсенькой полосочки, и, с отвращением приподнимая, смотрю на Черкасова.

– О, ты тоже такие носишь? – играет бровями Свят.

– Нет. Не люблю, когда что-то врезается в зад, – фыркаю, видя, как его губы растягиваются в улыбке.

– Я запомню. Про зад, – улыбка становится шире, образуя ямочки на щеках. Ну и гад!

–Ты извращенец! – отбрасываю трусики на пол, перешагиваю через них и подхожу к Святу.

– Девчонки оставляют на память, – пожимает плечами, а у самого озорные огоньки в глазах.

– И что, у тебя целый комод таких? – склоняю голову набок. – Разложены по цветам?

– Ага, – кивает, смеясь. – Когда грустно, достаю каждые и предаюсь воспоминаниям. У меня все подписаны. Марина две тысячи двадцать второй, май, пятнадцатое. Маша, две тысячи двадцать второй, май, шестнадцатое. Так, кто у меня был семнадцатого? – поднимает глаза к потолку, вспоминая.

– Ты… – мои глаза расширяются в удивлении, а Черкасов начинает громко смеяться.

– Это шутка, Цветкова, успокойся, – выставляет ладони вперёд. – Я уже вижу, как в твоём мозгу формируется мысль, что ты попала к маньяку, и я тебя сейчас…

– Тупые у тебя шутки, Свят, – перебиваю, останавливая его жестом руки.

– Вы же оставляете их в надежде на продолжение, – спокойно продолжает. – А у меня никаких продолжений, всё по обоюдному согласию и на одну ночь.

– Избавь меня от подробностей своей интимной жизни, – брезгливо морщусь. – Лучше покажи, где у тебя всё для уборки.

– В ванной, – кивает в сторону единственной отдельной комнаты в этой квартире.