– Приехали, – глушит мотор и вылезает из машины.

Открываю дверь, намереваясь выйти, но не успеваю, Черкасов подходит и берёт мою сумку, намереваясь отнести её в квартиру.

– Не надо, я сама, – перехватываю ручки.

– Ой, Ева, хватит, – отмахивается. – Понимаю – самостоятельность, независимость и всё такое. Я просто помогу. Тем более, она тяжелая. Там что, кирпич? – усмехается. – Надеюсь, он не мне предназначен.

– Тебе, Черкасов, – киваю. – Посмеешь свои руки распускать, и он твой. Это для самообороны.

– Кровожадная ты, Цветкова. Понимаю, почему у тебя никого нет, – уже откровенно издевается.

– Дай сюда сумку, и я тебе покажу, – бросаюсь к нему, а он уворачивается, смеясь. – Черкасов, осторожнее! – кричу, когда вижу, что сумка с глухим звуком стукается о скамейку у подъезда. – Идиот! – зло бросаю и вырываю из его рук свои вещи.

– Там реально кирпич? – округляет глаза Свят.

– Там фотоаппарат, – бурчу, доставая свою главную драгоценность.

Мой любимый Nikon, о котором я долго мечтала и лишь недавно приобрела. Потрясающая вещь – девять кадров в секунду, отличное разрешение, съемка видео в 4к. Если с ним что-то случилось, я не переживу. Трясущимися руками расстегиваю замок сумки и достаю его, осматривая на наличие повреждений. Целый. Волна облегчения накатывает, и я прикрываю глаза.

– Прости, – Черкасов виновато смотрит на меня сверху вниз.

– Если бы ты с ним что-то сделал, в тебя бы точно прилетел кирпич, – смотрю на него исподлобья. – Это мой любимчик. За него я убить готова.

– А как же парни? – выгибает бровь и усмехается. – Ясно, у них нет шансов. Ты убиваешь их холодом и презрением, Ева – Снежная королева.

– Иди в задницу, Черкасов, – выпрямляюсь и, подхватив сумку, разворачиваюсь и иду в противоположную сторону от подъезда.

Какой же козлина! Задолбал со своими приколами. И поднял больную для меня тему. Я вновь ощутила себя ущербной, как меня совсем недавно и назвали. Холодной рыбой, неспособной на чувства. Меня унизили так, что до сих пор при воспоминании этого момента мне становится отчаянно обидно. Сжимаю крепко зубы, чтобы не дать волю подступившим слезам.

– Цветкова, подожди, – Свят хватает меня за локоть и тянет назад, заставляя остановиться. – Извини, – обходит меня и смотрит в глаза. – Я не хотел тебя обидеть, больше не повторится, – поднимает руки в сдающемся жесте.

– Хорошо, – киваю в ответ. Ведь у меня всё равно нет выбора.

Черкасов пытается взять сумку, но я не даю. Пожав плечами, он оставляет попытки и открывает дверь подъезда, пропуская меня внутрь. Там чисто и пахнет жареной картошкой – забытый вкус детства. Теперь у меня только здоровое питание, а по мнению мамы жареный картофель это вредно. Чувствую, как желудок урчанием отзывается на запах, я ведь так толком и не позавтракала.

На лифте поднимаемся на пятый этаж и Черкасов, достав ключи, открывает тяжёлую чёрную металлическую дверь с цифрой тринадцать.

– Как символично, – с усмешкой произношу.

– Что? – он поворачивается ко мне в недоумении.

– Святой, "Святые грешники", квартира под номером тринадцать, – киваю на дверь.

– Насчёт квартиры – никогда не замечал, – улыбается задумчиво. – А ещё ты.

– А я причём? – непонимающе хмурюсь.

– Ева. Библейское имя. Праматерь всех людей – и святых, и грешников, – жестом руки приглашает в квартиру. – Добро пожаловать в обитель Святого, дающая жизнь.

– Ты, неисправим, – закатываю глаза, захожу внутрь и тут же произношу: – Черкасов, это что?

9. Глава 8

Ева

– Черкасов, это что? – ошарашено смотрю на небольшую квартиру-студию, в центре которой стоит кровать.