- Сучка, - усмехается он порочно. 

Вот только… В глубине глаз – боль и обида. Или мне кажется? Наверно, кажется. Не может у него ничего такого быть. 
Да и я бы не хотела, чтоб было. 

Лешка – моя отдушина, мой большой секрет. Даже от себя самой. Я скрываюсь, как могу, я переименовала его из «Нахального гада» в «Маникюр», я тщательно стираю все наши переписки и старательно отключаю геолокацию, когда встречаюсь с ним. 
Я делаю все, чтоб его не зацепило. 

Потому что за два месяца ситуация из ужасной превратилась в безвыходную. И страшную. 
Отец пропадает постоянно на работе, у него какие-то сложности там, у него всегда сложности. 
Расщепаев особо ко мне не лезет, после того, как я, не церемонясь, при всех, надавала ему по физиономии. Ну а что? Папа не просил меня быть деликатной и вежливой с ним. Может, это у меня любовь такая? 
Вовка тогда только оскалился и сплюнул.
И свалил, одарив напоследок злобным взглядом. 
А я через какое-то время  начала замечать, что меня сторонятся в группе. Особенно парни. Со мной не хотели сидеть за одним столом, ко мне избегали подходить даже разговаривать! 

В итоге, приперев к стене одну из однокурсниц, я выяснила, что со всеми парнями, с кем я контактировала, были проведены беседы. Обстоятельные. И не Вовкой, нет! Совсем другими людьми. Понадобилось буквально три разговора, чтоб слухами земля наполнилась, и меня стали обходить по широкой дуге. 
Я взбесилась, но сделать ничего не смогла.
Вокруг меня образовался вакуум, который я начала заполнять гулянками и ежедневным весельем. 
Таким, нарочитым. 
Может, папаша Расщепаев увидит мой разгульный образ жизни и решит, что такая девка не для его цветочка? Ну, кто его знает? 
Ну и отца позлить, естественно. Это – святое. Отомстить за себя. Хоть так. 

Короче говоря, со мной случился поздний подростковый бунт во всей красе, с той лишь разницей, что подростков не выдают замуж практически насильно. Но и меня, вроде, никто за волосы не тянул. 
Папа, прекрасно зная мой характер, просто сделал все, чтоб я не вырвалась. 
Ну, трепыхаюсь, прыгаю, ярюсь… И ладно. Чем больше сил сейчас в бунт вкладываю, тем меньше у меня их останется в финале. 
Вот тогда можно в ЗАГС.

За это время я передумала много чего, прикидывала свои шансы на свободу… По всему выходило, что, если жестко отказываться и уходить из дома, то в самом деле в пустоту. Без поддержки. Без чего бы то ни было. Отец мне четко дал понять это. 

И… И я бы ушла. Если б меня хоть кто-то поддерживал. Вернее… Если б ОН меня поддерживал. 
Лешка не знает, но я именно потому ему тогда позвонила, после месяца в блоке, эгоистка чертова.

Устала сильно, измучилась, придумывая способ избежать ловушки. Ну , в самом деле, не босой же на улицу идти? Должен быть способ, должен! 
Да, можно смело признаться хотя бы самой себе, что я – слабохарактерная овечка, боящаяся внешнего мира. Так и есть, что уж… 
Но, даже слабая и глупая, но – человек. И, устав мучиться от безысходности, я позвонила тому человеку, от которого ждала… Хоть чего-то. 
Поддержки хотела, глупо и по-детски. Думала, встретимся, я все объясню… И, если он захочет… если он предложит… 

Он не захотел и не предложил. 
Голос его по телефону был усталым и язвительным. 
А при встрече… 
Он внимательно осмотрел меня с головы до ног, усмехнулся и коротко кивнул на машину такси, ожидавшую нас. 
Я молча пошла за ним. 
И всю дорогу думала, прикидывала, как начну говорить, как скажу ему… 

Лешка привез меня сюда, в однушку  на пятом этаже обычного панельного дома.