Илья и Давид переглянулись.

– И что ты думаешь? – спросил Давид.

– Я выскажу свое мнение. Хотя знаю, что для вас оно не имеет значения. Сделаете по-своему.

Илья привстал.

– Света, ты ошибаешься. Нам…

– Перестань, Илья. Ты бредишь этой идеей.

Илья напрягся.

– Считаешь, что я мечтаю не о том?

Светлана на него не смотрела.

– Не знаю…

Давид, словно третейский судья, сел между ними.

– Говори, Света. Чего уж там…

Светлана помедлила.

– Я вас в душе поддерживаю, но… Это риск погубить самых сильных охотников. Ради какой-то призрачной надежды?

– Шанс есть, – сказал Илья. – Именно сейчас. И ты это знаешь.

– Я бы прилагала усилия, чтобы сделать жизнь лучше здесь, у нас.

Илья не смог усидеть, встал из-за стола.

– Ох, Света, Света… Мы все тут потихоньку умираем. Это коснулось и младшего поколения.

Илья не заметил, как вздрогнула Светлана. Это заметил Давид.

– Спокойно, Илья. Она всего лишь говорит, что думает.

Илья кивнул, признавая, что переборщил. Вслух они этого не говорили, как если бы это стало плохой приметой, но факт оставался фактом: болезнь, о которой они не имели представления, кроме как со слов предков, пришла к ним непрошеным гостем. Это могло означать лишь одно: рано или поздно их ждет очередной Исход, а это дело серьезное, трудоемкое и чревато жертвами большими, чем от самой болезни. Что скрывать: это было чревато гибелью всех!

– Делайте, как хотите, – чуть слышно сказала Светлана. – Вы не понимаете, что людям нужно другое. Все это… осталось в прошлом.

Давид тяжело вздохнул.

– Завтра, после похорон Андреева, вынесем это на всеобщее обсуждение.

– А если женщины будут против? – спросил Илья. – Они же не хотят ничего менять.

– Посмотрим… Я – Глава поселения. За мной окончательное решение. Все, расходимся…

На несколько метров ниже их Антон оставил тщетные попытки разобрать хотя бы слово, уселся на сено. Голоса так и остались неразборчивым бормотанием, даже понять, сколько там человек, мужчины или женщины, было нельзя.

Антон с ненавистью посмотрел на огарок свечи – все, что ему оставили на три дня заточения. Хочешь – экономь, хочешь – пусть сгорит сразу и досиживай срок в темноте.

Антон рывком вытащил охапку сена, глядя в одну точку, стал рвать его на мелкие кусочки. Ноздри раздувались, по щекам заходили желваки – точь-в-точь самостоятельные существа, присосавшиеся к лицу человека. Злоба распирала его так, как не случалось еще ни разу. Его заточили, как преступника или труса! Но… он ничего не мог поделать. Вереница лиц – Назар, Давид, Илья – проносилась перед глазами, и Антон с трудом удержался, чтобы не подскочить и не махать руками по темному воздуху в попытке отогнать наваждение.

Ничего, ничего… Терпения у него хватит. А они еще пожалеют, обязательно пожалеют.

Сквозь ветви пробивались лучи восходящего солнца. Казалось, листики слегка покачиваются не от ветерка, а от солнечного света, крепчавшего с каждой секундой. В чаще пела птица. Переливчатая трель: робкое начало, постепенное наращивание темпа, и снова – тихие нежные звуки, после чего темп ускоряется донельзя, резко обрываясь в конце песни. И – повтор сольного номера.

Илья – он стоял на краю поляны – приоткрыл глаза, когда птица смолкла надолго. Кажется, исполнительница взяла паузу. Где-то вдалеке на ее место заступила другая.

– Что ж… – пробормотал Илья. – Это было нечто. Спасибо, пернатая.

Он сделал пару шагов вперед, огляделся, присел на корточки. Поселение осталось в полукилометре позади. Его будто что-то привело именно на эту поляну. И не зря.

Небольшое свободное пространство было усеяно Белыми Цветками. Казалось, их тут больше, чем травинок, и они собрались на собственное совещание, подальше от чьих-то глаз. Небеса, как их много! А Назар еще беспокоился, что не сорвал Цветок.