Он швырнул под дверь кусок хлеба и закатил бутылку с водой: настало время ужина. Я поделилась с Мотькой и съела всё до последней крошки, отлично понимая, что и этого могу быть запросто лишена. Странно, но мысль покончить с собой никогда не приходила мне в голову, несмотря на то что возможностей было хоть отбавляй. Что это: внутренний протест или, наоборот, трусость, я не знала и анализировать не собиралась, приняв как данность.

Я легла, отпустив Мотьку на пол, и попыталась вспомнить обозначение хоть одной буквы. На удивление, я смогла вспомнить первые три и долго их повторяла, настукивая пальцем, пока не уснула, а проснулась уже под пересменки.

2. Огонёк надежды или безысходности?

– Это я, – сообщили из-за двери, я вздрогнула и посмотрела вниз, увидев хлеб, воду и ту самую бумажка, которую я схватила первой, услышав тихий смешок, – прикольно, да? Можно ничего не говорить.

Я нашла на листке буквы «д» и «а», но не смогла сообразить, как сделать тире, и разочарованно выдохнула.

– Слушай, – сказал охранник и настучал слово «привет», используя вместо тире шоркающий звук по полу.

– Как просто… – и так же сделала в ответ, правда, медленнее, завязав первый разговор за пять лет.

– Как дела? – настукивал неторопливо, пододвинув стул поближе.

– Лучше, – смогла ответить с третьей попытки, постоянно сбиваясь.

– Не торопись. Не спешу.

Я беззвучно усмехнулась, но что сказать ещё, просто не знала, поэтому спросила, без вопросительного знака, потому что его на листке не было, но я додумывала по фразам:

– Как там погода.

– Всё ещё льёт.

– Класс.

– Нравится дождь?

– Возможно.

– Это как?

– Я уже забыла.

Он замолчал на время, но я слышала, как тяжело он дышит за дверью, поэтому настучала:

– Не жалей.

– Почему?

– А смысл.

– Ты похожа на мою сестру.

– Зато не она.

– У тебя есть семья.

– Наверное, вопрос…

– Лучше бы не было.

– Думаю, я понял.

– Лучше бы нет.

– Пора.

Я просунула бумажку под дверь и с удивлением поняла, что на этот нехитрый разговор мы потратили всю его смену. Он иногда повторял фразу, если я долго ничего не отвечала в ответ, настукивая медленнее, а потом ещё какое-то время расшифровывал ответ в уме, пытаясь отделить одно слово от другого, потому что паузы у меня были неравномерные, пока я искала буквы на листке.

На ночь снова пришёл тот же охранник, что и вчера, а я удивилась, как изменились их смены. Обычно все четверо шли друг за другом, но сейчас было ощущение, что кого-то не хватает. Либо появился ещё один любитель порнографии. Никто, кроме охранника с азбукой, ни разу не произнёс при мне ни слова, а все, кроме одного тучного, ходили беззвучно.

Под дверью снова появилась бумажка, но другая, с печатными буквами, я взяла её, разломила хлеб и с удивлением обнаружила внутри куска шоколадную конфету. С удовольствием её съела, поделившись с Мотькой, разумеется, и чуть сползла с кровати, приготовив одну ногу.

– Привет, – настучал он, а я ответила тем же, – поучим буквы.

И мы всю смену учили буквы, и я была прилежной ученицей, в обмен на листик получив ещё одну конфетку без обёртки. Если я к концу карцера поправлюсь, а не похудею, он заподозрит неладное.

Ещё через три дня я уже могла стучать без бумажки, отказавшись как от неё, так и от конфет, которые периодически были в хлебе. Он то учил меня, то просто общался, это было необычно, но работало. Разговаривать получалось медленно, но и эти успехи радовали. А ещё было не скучно. Непривычное чувство.

– Там солнце, – настучал он вместо приветствия, а я ответила:

– Жаль.

– Пещерный человек.

– Посиди с моё, – съязвила, оскорбившись.