Его слова меня ошарашили. Не это ли имела в виду Джулия?

– Пока мне он об этом не скажет, я не считаю себя обрученной.

Я подняла голову. Хуану всегда нравилось травить меня. До сих пор помню, как на моих глазах сапогом он раздавил новорожденного котенка, чтобы увидеть, заплачу ли я. Чезаре тогда накинулся на него и бил, пока не прибежала мать. У Хуана так и остался шрам над левой бровью, где кулак Чезаре порвал ему кожу.

Хуан расхохотался:

– Наша драгоценная невинная сестренка высокого о себе мнения. – Я попыталась обойти его, но он заступил мне дорогу. – Хотя я начинаю подозревать, ты не так невинна, как мы думаем. Ты с удовольствием смотрела, как я убивал человека на днях, ведь верно? Тебя это, вероятно, возбудило – столько крови…

Он вдруг показался мне громадиной, барбаканом[28] из плоти, стоящим между мной и дворцом. Да, я понимала, что мы здесь одни, настолько далеко, что моего крика никто не услышит, но еще я знала: мой страх только спровоцирует его.

– Папочка ждет меня. Он послал тебя за мной, ты не забыл?

– Пусть подождет. – Хуан встал передо мной, уперев руки в бедра. – Я спас тебя от толпы, так что за тобой должок. Чезаре всегда просил танец. Ну а я требую поцелуя.

Несмотря на его устрашающую позу, знакомое нетерпение в его голосе успокоило меня. Ничего нового, еще одна маленькая победа в его соперничестве с Чезаре. Я не собиралась уступать.

– Ты невежа. – Я повернулась. – Пойду одна.

Но тут он прыгнул ко мне сзади, схватил за плечи и с силой развернул.

– Поцелуй! – прорычал он. – Или я скажу отцу, что сюда приходил Чезаре и ты потворствуешь ему.

Я сердито посмотрела на него:

– Не собираюсь я тебя целовать! Иди поцелуй какую-нибудь горничную, если тебе так надо.

Он еще крепче схватил меня, обнажил зубы. Я видела такое выражение на его лице и прежде – совсем недавно, перед тем убийством. Лучше подчиниться, чем терпеть насилие. Я стиснула зубы и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Но он повернул голову и прижал к моим губам свой пахнущий вином рот. Я в бешенстве отпрянула и со всей силы ударила его по лицу:

– Животное! Если ты сейчас же не оставишь меня в покое, то я сама скажу отцу.

От моего удара кожа на его щеке покраснела. Я приготовилась к взрыву ярости, но он только отошел в сторону и даже поклонился. Я прошла мимо, а он сказал:

– Не спеши жалеть нашего братца. Когда Чезаре принесет обет, отец сделает его кардиналом Валенсии. Теперь, когда он стал папой, нам нужно передать владения другому члену семьи, чтобы сохранить налоги оттуда. Возможно, мы увидим, как вместо меня в Испанию отправится Чезаре.

– Ему не обязательно отправляться в Испанию, чтобы стать кардиналом, – ледяным тоном ответила я. – Папочка никогда туда не ездил.

Не сказав больше ни слова, я пошла к дворцу. Не оглядываясь, я спиной чувствовала взгляд Хуана и слышала его грубый издевательский смех.

Я надеялась, что он ошибается. Лучше бы в Испанию отправили его.

И чтобы не возвращался.

– Донна Лукреция, пожалуйста, не двигайтесь. Мы не сможем подогнать этот лиф, если вы и дальше будете дергаться.

Старшая швея протяжно вздохнула, подавая знак двум ученицам у скамеечки, на которой я стояла в нижней сорочке. Обе они были вооружены частями моего лифа и атласными подушечками, из которых торчали иголки.

– Да, – сказала Джулия. – Дай им поскорее закончить. У меня голова разболелась.

Она расположилась на обтянутой материей скамье, а кормилица рядом с ней давала грудь Лауре – двухмесячной дочери Джулии. Ее беременность казалась бесконечной, но вот в марте она родила и после того впала в апатию: сидела в палаццо Санта-Мария в ожидании визитов папочки. Но его день был заполнен настолько, что нередко он мог только отправить вместо себя знаки своей любви: пояски и туфли, рукава и драгоценности, которые она разбрасывала по всему палаццо, отчего Адриана раскалялась добела.