Вокруг сгустилась удивительная тишина. Не ржали лошади, как-то сами собой смолкли разговоры в строю. Только позвякивание сбруи нарушало напряженное молчание. Хельдик за моей спиной тоже молчал. Он понимал, что это моя битва. Первая из многих.

Капитан помедлил, наградил меня испытующим взглядом, а потом вдруг преклонил колено. 

И я выдохнула, сама себе не веря. Получилось! 

Я опустила руку ему на плечо, показывая, что принимаю присягу - пусть данную неофициально, без громких слов. Люди, подобные Дункану, доказывают свою верность делами.

Торжественность момента была несколько порушена скрипом дверцы. Из кареты высунулась дама таких неохватных габаритов, что я невольно заподозрила, скрытый в дверях портал в иное измерение.

- Спасите! Бесчинство! Карамболь!  - визгливый голос разлетелся далеко по окрестностям, отразился от врат Бронзехельма и вернулся  страдающим: “…боль …боль …боль”

У капитана дернулось веко. 

- Эй?! - женщина заподозрила, что ее не расслышали в первый раз и завопила громче. - Слышите, вы обязаны заступиться за беззащитную леди! Эта змеюка обещала мне ноги переломать?!

“…Мать …мать… мать…”, - глумливо откликнулось эхо.

- Это еще что за жаба… то есть баба? - шепотом спросила я у капитана. - То есть, леди, - добавила, с некоторым сомнением, оглядев еще раз расшитое шелком и жемчугом платье. Темно-зеленое и с глубоким декольте - оно изящно подчеркивало тройной подбородок и массивные брыли.

Мой дорожный наряд, в котором я планировала проделать большую часть пути до столицы, выглядел куда скромнее.

- Вдовствующая графиня Персефона де Лалуен, - так же шепотом откликнулся вояка, и неизбывная мука, прозвучавшая в его голосе, сказала больше, чем тысяча слов. - Ваша дуэнья.

***

Оказалось, что особе королевских кровей никак невместно путешествовать одной в сопровождении мужчин. Поэтому заботливая мачеха послала мне Персефону де Лалуен, служившую при дворе в чине статс-дамы. Можно сказать, с великой болью от сердца самое дорогое оторвала.

- Ах, девочка моя, как же ты выросла! Я ведь помню тебя еще во-о-от такой малюткой, - она свела руки, показывая, что в детстве я не превышала размерами некрупный огурец. - Знаешь, - тут леди перешла на интимный шепот. - Твоя несчастная матушка называла меня лучшей подругой. Да-да, так и говорила: “Ближе тебя, бесценная Персефона, у меня никого нет! Умоляю, позаботься о моей дочурке, когда я умру!” А потом… Она… - тут графиня вынула кружевной платок, который размерами вполне мог бы соперничать со скатертью и громко немузыкально высморкалась. - Ты меня, наверное, совсем не помнишь, малютка Айрис…

Заключенное в шелка и кружево тело содрогнулось от сдержанных рыданий. Выпиравшая, подобно квашне, из жестких объятий корсета грудь вдохновенно заволновалась.

Интересно, графиня в курсе, что тыкать монарху - фамильярность на грани хамства? 

- Почему же, помню, - соврала я, отрываясь от этого гипнотического зрелища. - Однако, любезная тетушка, у меня к тебе огромная, просто жутко важная просьба…

- Все что угодно, девочка моя! - с чувством воскликнула дуэнья и попыталась стиснуть меня в объятьях. Пришлось спрятаться за капитана.

- Обращайся ко мне на “вы”, как положено по этикету. Не хочу, чтобы окружающие подумали, будто ты презираешь королевскую власть.

Лицо графини выразило растерянность, а потом смертельную обиду. В уголке глаза блеснула слезинка размером с боб.

- Но… Айрис, деточка моя. Ты же мне, как доченька…

- Конечно, тетушка. Но этикет превыше, не вы ли сами всегда этому учили? - даю на отсечение любую часть тела, что она постоянно изводит молоденьких фрейлин подобными нотациями. - И не дай Годрос слухи дойдут до Тайной канцелярии. Если вас казнят по обвинению в оскорблении власти, я буду безутешна.