– Ну, тебя-то нищим художником не назовешь. Дома, лавки, магазинчики…

– Это – другое. Оттуда я взять не смею. На дома и прочее житейское барахло претендует моя семья. А вот мой стеклянный промысел – это личное! За собственный страх и риск. Ахмед это понимает.

– Как мне к нему подъехать?

– Это уже твое дело. Ливанец мне помог, я не буду его подставлять. Понимаешь? Иначе мне опять придется шлифовать оконное стекло в Лондоне. Стукачи не могут создавать шедевры, они могут только шлифовать поверхности.

Роман кивнул и вспомнил, что Делси когда-то служил инженером в большой строительной фирме в Лондоне. Они застекляли небоскребы. Тогда он и решил, что стекло может быть и другим – неровным, несимметричным, запоминающимся. И вернулся на Кипр, к жене, которая терпеливо ждала его шесть лет.

– Что мне делать с ливанцем? Я думал, ты поможешь. Я не могу тебе рассказывать, но мы стараемся тут кое-что прояснить…

– Плюнь на него! Его брат был министром обороны Ливана. Они сговорились с кем-то здесь. Ты знаешь, что он единственный, кто держит полулегально игорный зал у себя в ночном клубе? Если бы власти хотели, давно бы забили ему иголки под ногти. Здесь ведь много ливанцев – у них целые поселки. Видел Белый Город на скоростном шоссе в сторону Ларнаки?

Роман кивнул.

– Там Ахмед князь.

– Он крутится с русскими или с украинцами?

– А, это те, кто балуется быстроходными пассажирскими катерами на подводных крыльях? Как это у вас называется – «кометы»?

– Да.

– Похоже, у них что-то серьезное с Ахмедом. Думаю, он и в них вложил свои деньги. Во всяком случае, они в дружбе. Послушай, там есть один здоровый одноглазый славянин. Этот всем заправляет.

– Одноглазый?

– Одноглазый. А что?

– Да нет… недавно мне уже приходилось уносить ноги от одного одноглазого, но тот не был славянином…

– Тот был котом? Черным котом?

Роман от удивления даже приоткрыл рот. Делси беззвучно рассмеялся и махнул рукой.

– Я это знаю. Потому что сам там был. И тоже бежал от этого одноглазого чудовища. Он даже поцарапал меня. Две недели не заживало.

Делси высоко завернул рукав рубашки, и Роман разглядел на его покатом загорелом плече белесый шрам.

– Он что, кинулся на тебя?

– Еще как! Их там было тьма!

– Почему ты мне этого не рассказывал?

– Не решился. Когда я увидел одноглазого славянина, то сразу о коте и вспомнил. Они похожи – два бандита! Зачем все это рассказывать полисмену?

– Ты меня удивляешь, но Бог с ним, со славянином, а что кот?

– Вот с ним как раз Бога нет! С ним – Сатана!

– И это в монастыре, в православной святыни?

– Пути Господни неисповедимы. Кто знает, зачем он там? Неужели ты еще раз туда собрался?

– Возможно.

– Занимайся лучше славянином. Хочешь, я тебе его опишу?

– Я его видел, кажется, в Лимассоле. Такого невозможно не приметить – огромный одноглазый бык. Пират, флибустьер! И говорят, между прочим, добрейший парень!

– Вот за это не поручусь. Впрочем, вам, копам, лучше знать, кто добрый, а кто добрейший! Кофе еще будешь?

– Нет. Спасибо. Хорошего понемножку.

Делси вздохнул и поднялся.

– Ладно! Черт с тобой. Ты мне нравишься. Вот, возьми, передай Ахмеду. Может, у вас что и завяжется. Он это любит. Скажешь, от меня.

Делси поднял большую синюю дорожную сумку, в которой было что-то тщательно упаковано в газетные листы.

– Что это?

– Стекло. Неделю дул. Для него, для Ахмеда. Мой долг за печи. Часть долга то есть… Возьмешь? Одна вазочка твоя. Любая.

Роман кивнул и, поднявшись с низкого дивана, взвесил сумку.

– Ого! И моя всего лишь одна?

– Иначе мне с ним не расплатиться. Ну, ладно, возьми еще одну, только поменьше! У тебя появилась женщина?