– От кого?

– Ну, помнишь, ты мне рассказывал о случае на монастырской площади?

– А! Помню, помню. Его Симоном зовут. Неплохой, между прочим, парень. Местный.

– Так и живет здесь?

– Куда он денется? Власть! Причем в единственном лице. Но ты от него все же отличаешься.

– Чем же?

– Чистотой взгляда и прозрачностью форм. – Делси рассмеялся и озорно ткнул своим небольшим жестким кулачком Романа в грудь. – Впрочем, у него, у Симона, взгляд тоже, по-своему, чистый… и формы до определенной степени прозрачные. Во всяком случае, для местных широт. Этого, как видно, достаточно! Кофе выпьешь? Настоящий, турецкий.

– Что такое? – поднял Роман бровь. – В кипрском доме произносится это бранное слово? Турецкий?

– Прекрати! Кофе может быть только турецким, даже если турки когда-то поимели всю южную и восточную Европу! Кофе тут ни при чем! Давай-ка запрем лавку, и я тебе покажу, что я тут еще понаделал?

– Когда ты только все успеваешь?

– Когда ты спишь или пьешь. Каждый получает от жизни свои радости, и в свое время.

Делси, говоря о том, что работает, когда Роман «спит или пьет», намекал на обстоятельства их недавнего знакомства. Роман однажды вечером здорово перебрал в ресторане у Василиса, и тот попросил своего старого приятеля, Делси, позаботиться о нем. Роман очнулся утром в лимассольском доме мастера. Над ним стоял Делси с синим изящным стаканом, наполовину заполненным айраном.

– Этот стакана сделал я, а айран – моя жена, славная моя Кристи. Пей! Солнце уже гонит всех из дома. Каждое утро начинается новая жизнь. Ну! Вылупляйся! Пора!

Казалось, они знакомы уже годы. Роман сейчас вспомнил то утро и усмехнулся, глядя на мастера.

Они вышли на булыжную мостовую, скатывающуюся вниз под невероятно крутым углом. Казалось, невозможно не только подниматься и спускаться в узком извилистом коридоре между каменными оградами и оконцами домов, но и даже просто удержаться на ногах.

Делси свел две грубо сколоченные некрашеные створки дверей, перечеркнул их длинной чугунной штангой с крюком на конце и звенящей тяжелой пластиной, увенчав всё это старым навесным замком.

– В твоем доме, Делси, даже крюк и замок – исторический артефакт. Сошло бы для любого музея.

– Весь остров сошел бы для музея. Он и есть музей, только до запасников не достучаться. Чего здесь только не попрятано!

Они стали подниматься по улочке и сразу за стеной магазина свернули в калитку двухэтажного дома с облупившейся глухой стеной, нависающей над мостовой.

– Это и есть мой новый дом. Вот это я и «понаделал»! Прикупил к магазинчику в конце прошлой недели, – с гордостью сказал Делси, – и теперь сплю здесь на втором этаже. Там всего одна комнатка и кухонька.

Роман стоял в крошечном дворе между калиткой и скрипучей деревянной лестницей, ведущей на узкую верхнюю веранду. Под лестницей спряталась дверь, низкая, вросшая вместе с древним домом в каменистую почву. Делси перехватил взгляд Романа.

– Это для всякой утвари. Для угля тоже, для дров. Зимой придется топить. Бывает холодно.

– Послушай, у тебя на побережье роскошный особняк. Зачем тебе все это? Лавка, старый дом…

– Здесь живет моя душа! – ответил стеклодув серьезно.

Делси, наверное, лежал по вечерам у распахнутого окна и мечтательно смотрел в черное небо, усыпанное звездами; он теперь засыпал под аккомпанемент своих стеклянных грез.

Роман вдруг перехватил внимательный, испытующий взгляд Делси. Это было будто дегустацией искренности, разлитой неожиданно в две тонкие стеклянные чаши. Но вот они выпиты до дна и глаза засветились.