Нет, в щипачи он зря полез. Ему бы с таким портретом милостыню у храмов просить, пока из возраста не вышел. Или в сцепке с кем разыгрывать «потеряшку» в богатых кварталах. Вложений-то тьфу: отмыть, причесать, одёжку хорошую прикупить. Может, действительно сговориться с кем за малую долю? Кто у нас там в «подорожниках» по центру работает? Схема-то проще некуда… Хоть так содержание отрабатывать начнёт, а там видно будет.

Знать бы ещё, кто за малька приставам двести койнов отстегнул, и не перешла ли я сейчас дорогу неведомому благодетелю тем, что эту соплю под себя взяла.

– Значит, так, икринка. Понял уже, что к чему? Отныне руки за пазухой держишь. Узнаю, что снова по карманам пошёл – сама выпорю. Не умеешь – не берись. Теперь что ни сделаешь – всё на меня ляжет, а репутацию портить мне сейчас никак нельзя. К новым делам сама пристрою, всё отработаешь. Жить у меня будешь, харчеваться у мамки.

– Так я теперь взаправдашний подонок? – не веря собственному счастью, спросил малёк.

– Прилипала ты придонная, ясно? Стряхну – разом течением на отмель вынесет.

– Ясно, Ветерок, – захлопал тот выгоревшими ресницами.

Ясно ему, как же. Сколько до этого учила, пока впрок не шло.

– С тебя ещё за вчерашнюю выходку причитается. Умеешь же подставить…

Подстава эта принесла мне двести монет за день работы, но Хвенсиг о том не знал, лишь виновато опустил голову. Я отсчитала ошеломлённому лягушонку двадцать койнов: стандартную десятину за наводку. Десять тут же забрала обратно – плата за грядущий месяц. Ещё пять вычла за лишний рот у мамки Трефы. Угол, так и быть, на себя возьму, как и сегодняшний завтрак в трактире. Всё равно с новым плавничком пора перебираться в комнату получше.

Но и на оставшиеся пять железок Хвенсиг смотрел как на неведомое богатство.

– Башмаки хорошие купи, – осадила я его радужные планы. – А то лечить тебя ещё… К Сейвелу-чеботарю сходишь: скажешь, что от меня. Четыре монеты ему отдашь, остальное пусть на ветер пишет. Так и скажешь, он поймёт, что на меня. Всё, набил брюхо? Тогда чеши обратно, мамке скажешь, что Локоть Принцессу на глубину тянет, та скажет, что делать. В новой конуре всё отмоешь до блеска и вещи мои перенесёшь. Свободен, малёк…

Особый донный жаргон тоже приняла не сразу, долго перестраиваться пришлось. Особым открытием стали значения некоторых забористых ругательств, что без стеснения разъяснил Ольме. Фрея Кьеделиг таких слов, поди, отродясь не слышала. Всё пичкала меня возвышенным слогом Бромера и Ватринса…

Денег я вчера срубила знатно, пусть и за сомнительное дельце. За собственным братом слежку устроить, вот же ж… Наследство, поди, не поделили, вот и играют грязно. Главное, что для меня всё обошлось. Амулет надёжно мои ветра от посторонних глаз скрывает, не к чему было магу с волнующим запахом придраться.

А дел всё равно хватает. Свалившийся на меня немалый заработок к банкирам отнести надо, пусть в рост идёт. Настроения в ближайших кварталах разнюхать не помешает. Сейчас заказов нет, но никогда не знаешь, где подслушанная сплетня пригодится. А мне теперь вдвое больше слушать надо, раз сам Локоть сказал, что позовёт. Может, крупную аферу замыслил, а, может, и на самой глубине не всё гладко, завёлся какой-нибудь особо борзый окунёк.

– Принцесса, Хват тебя к себе просит!

Запыхавшийся Солнышко нагнал меня на Мучном мосту, том самом, под которым с Ольме первую булочку делили. Ишь ты, чуть более суток прошло, а уже «Принцесса» и «просят». Быстро схватывает. Сказал бы «зовёт», так ещё подумала бы. Но раз Хват объяснил своим подручным, что к чему, то можно и сходить.