Лиловое в голубых кольцах тело опутано золотыми нитями. Даже приятно, что они врезаются в призрачную, содрогающуюся от боли плоть.

Утираю мокрый лоб:

– Где она?

– Не понимаю, о ком ты. – Солнце в огромных чёрных глазах не отражается.

– Всё ты понимаешь, – дёргаю сеть, и туша, дёрнувшись, оказывается ближе. – Где принцесса, где Мун?

– Не знаю.

– Лжёшь.

– Возможно.

Если бы мой взгляд мог испепелять духов, этот бы уже сдох. Облизываю пересохшие губы и стараюсь говорить спокойно:

– Я не причиню ей вреда. Ты… ты ведь знаешь, что я проклят? Знаешь условия?

– Чары межродового примирения загорян, – прибоем рокочет голос Викара. – Прелестная вещь.

– Принцессу будут любить, а в будущем она получит трон. Но если я умру, у неё не будет шанса вновь стать королевой. Ты это понимаешь? Понимаешь, что ей выгодно вернуться во дворец. Жить достойно, а не скитаться по стране.

Викар трясётся от хриплого плещущего хохота:

– А ты глупее, чем кажется.

Сеть сжимается туже, и смех обрывается. Викар шипит:

– Когда ты умрёшь, некому будет меня сдерживать, принцесса вернёт трон и выберет мужа по своему разумению, а не по твоему выбору, сын пустыни.

На несколько мгновений лишаюсь дара речи.

– Вот как. – Ухмыляюсь. – Решил от меня избавиться?

Я позволяю магии затопить меня, собраться в кулаке – и, крепко удерживая натянувшуюся сеть, с разбега врезаю Викару в глаз. Слышимый только мне вой наполняет воздух. Гигантский осьминог извивается и шипит под моими ударами. Убить его сил не хватит, но я могу сделать больно, очень больно.

Я обращаю магию в огонь.

9. ГЛАВА 8. Сёстры в беде

Грудь слишком велика, чтобы мужская одежда могла сделать меня похожей на юношу, поэтому я иду не по тракту, а по тропке между виноградных полей. Огромные лозы скрывают меня от посторонних взглядов и палящего солнца, обещают убежище, если сюда наведается голос Императора или стражники.

Ремешки дешёвых сандалий натирают ногу, и я мечтаю о часе, когда доберусь до постоялого двора и куплю ослика, мула или даже коня. Надеюсь, украденных денег хватить хоть на что-нибудь. А если сильно повезёт, семья земледельцев меня подвезёт (с одним мужчиной я ехать не осмелюсь).

Иду, старательно прислушиваясь, не зацокают ли копыта, не разнесётся ли по полям командный клич стражников. Вокруг спокойно. Слишком спокойно. Мысли невольно откатываются назад, к тому, как я бежала сквозь затхлый мокрый воздух тоннеля, а в спину ударил страшный, предсмертный вой, и после этого голос неведомого спасителя стих.

Кто мне помог?

Зачем?

Его ли захлёбывающийся вой я слышала в темноте?

Не было ли моим долгом помочь спасителю?

Сомнения, вопросы – это всё лишнее, когда главная цель – добраться до дома и спасти родных от гнева Императора или его сына.

Иду.

С каждой минутой воздух становится горячее. Сладковатый запах виноградных листьев пьянит. Ноги тяжелеют, но я упорно иду вперёд.

Надеюсь, преследователи уверены, что я до сих пор в столице.

Надеюсь, хватит сил дойти до постоялого двора.

Иду.

Иду.

Волочу ноги.

Во рту сухо.

Язык распухает от жажды.

К потной коже липнет пыльца.

Иду.

Должна двигаться.

Перед глазами плывёт.

«Двигайся, двигайся… вперёд».

Мешочек с деньгами, привешенный на шнурке между грудями, тянет к земле, точно глыба.

Больше всего на свете хочется свалиться под куст и дать отдых гудящим ногам, но понимаю, стоит сесть – усну. Не хватит сил подняться.

И я бреду, запинаясь о сорняки и отростки лоз.

Пот стекает по вискам и спине, жжёт подмышками.

Бреду, зажмурившись, и оплавленный жарой разум рисует на веках лицо Императора.