– Меня мутит, – стону я. – Выведите меня…

Стиснув зубы, он ведёт меня сквозь толпу гостей к воротом. Перед глазами всё плывёт от ужаса, но ещё сильнее меня захватывает кураж. Я почти верю, что я дочь торговца, пришедшая с сестрой на бал. Я так беспокоюсь о сестре, что прошу стражника о ней позаботиться, прошу найти её и передать, что я жду на другом краю наружной площади.

Он выводит меня мимо караульных в большие распахнутые ворота.

– Сама дойдёшь? Я дежурю на втором этаже, мне надо возвращаться, обход…

Ужас вновь стискивает меня, чувствую, что бледнею:

– О, если пообещаете найти мою сестру…

Стражник недовольно выслушивает причитания, повтор описаний и ретируется во дворец. У него обход… не помню, закрыла ли я за собой дверь, если нет – Императора обнаружат с минуты на минуту.

Держась за живот и морщась, будто от боли, я семеню через наружную площадь, причитая:

– Сейчас стошнит, меня сейчас стошнит…

Гости, маги и даже стража расступаются. Невзирая на маскировку, не могу удержаться и прибавляю шаг. Понимаю, это выглядит подозрительно, но поворот так близко, ещё немного, и скала скроет меня от кордона…

– Эй, – окликает кто-то. – Женщина, стой.

Первый порыв – бежать, но мои ноги спутаны шторой. Сзади топают шаги. Разворачиваюсь: стражник бежит ко мне. Застываю. Он хватает меня за локоть:

– Ты куда бежишь? Украла что-нибудь?

«Императора убила», – мотаю головой, бормочу:

– Сейчас стошнит, съела не то…

– Пойдём на пост, – тянет меня назад. – Имя? Где проживаешь?

Внутренности сжимаются в тугой комок, и я не сопротивляюсь порыву. Скудные остатки завтрака вылетают из меня. Кашляю, содрогаюсь, всхлипываю и бормочу:

– Н-не х-хотела при всех. – Брызжут слёзы. – Я платье испортила.

Подвываю. Хорошо, что здесь сумрачно, и не видно, что на мне лишь кусок ткани, подвязанный шнурком.

– Ладно, иди, – стражник подталкивает меня.

Всхлипывая и причитая о платье, ковыляю прочь. Иду не оглядываясь, пока не перестаю ощущать спиной взгляд. Тогда прибавляю шаг и, когда уже собираюсь бежать, вижу впереди ещё патрульных. К счастью заплаканное лицо, торчащий живот и кислый запах рвоты вызывает у них лишь одно желание – оставаться подальше от меня.

Вскоре передо мной раскидывается столица – город, в котором мне больше нет места.

Город, в котором мне негде прятаться.

Не представляю, как быстро добраться до дома.

Стоит ли возвращаться к Октазии?

***

Боль, отзываясь на прикосновение иглы, огнём бьётся вдоль пореза у темени, живо напоминает о кочевых годах, кровопролитных битвах и походах. Кажется, стоит закрыть глаза, и окажусь в горячей юности. Первый шов мне накладывали в девять, тогда на караван напали кочевники соседнего племени, и я впервые убил человека – юнца, едва не отрубившего мне руку. Тогда было страшно, из-за раны я две недели провалялся в лихорадке, но сейчас это воспоминание вызывает улыбку и тоску по давно минувшему.

Холодная мазь, накладываемая лёгкими умелыми пальцами, забирает боль, и воспоминания гаснут. Я остро ощущаю себя в своей золотой спальне с львиными и зебровыми шкурами на полу, со статуями богов из чёрного дерева, с узорами вышивок.

В открытые балконные двери и окна слышатся короткие, резкие приказы. Значит, Мун ещё не поймали. Бросаю короткий взгляд на диадему: в глубине камня ещё мерцает искра, но сиять ей осталось недолго.

– Через неделю вы даже шрама не нащупаете, – скрипуче объявляет Эгиль. – Рекомендую покой.

Можно подумать, я могу быть спокоен, пока принцесса не окажется здесь.

– И… – Эгиль складывает разложенные на столе принадлежности в сундучок. – Мне кажется, у вас всё же сотрясение. Постарайтесь больше лежать. И никаких верховых прогулок. Никаких тренировок. Покой и ещё раз покой.