– Любовь может вынести все, дружище. Даже удары самодовольных и уверенных в своей правоте родственников.

– Да она не любит тебя! – взревел я и высвободился из слишком крепких объятий своего друга. – Запомни же, Ромео: если ты еще раз подставишься – я за себя не ручаюсь.

– Спокойнее, мой горячий друг, спокойнее, – произнес Меркуцио и похлопал меня по спине. – Он, конечно, дурак, но зато честный и искренний. Ромео, скажи своему братцу, что ты забудешь об этой девушке, и давайте-ка на этом поставим точку. Моя собственная любовь ждет меня с нетерпением…

Он подмигнул мне лукаво, напомнив чем-то мою сестру Веронику, и я невольно улыбнулся. Дурачась, Меркуцио послал мне воздушный поцелуй, а я как следует пихнул его в ответ.

– Ну что же, – заявил он, – я оставляю вас пылать в огне родственной любви.

Мы пожали друг другу руки, потом он протянул руку Ромео и обнял его.

– Дома безопасно, дружище, – заметил Ромео.

– Безопасно, – ответил он и, одним прыжком метнувшись к подоконнику, склонился в театральном поклоне. – Но я-то уж точно иду не домой.

Он слегка поскользнулся, когда начал свой путь по стене вниз, чем немножко смазал впечатление. Я смотрел, как он спускается, – не так мастерски, как я, но все же весьма неплохо, а потом он исчез, тень среди теней. Наш безумный друг отправился в очередное опасное приключение.

– Его ведь поймают в один прекрасный день. И ты это знаешь, – произнес Ромео, стоявший у меня за спиной.

Ромео имел в виду вовсе не лазанье по стенам. Мы оба знали, что выходки Меркуцио и его нрав были хорошо известны в Вероне. Никто не придавал им особого значения. Ромео говорил о другом: о тех опасных свиданиях, на одно из которых отправился сейчас наш друг.

Мы росли вместе и всегда знали, что Меркуцио – воплощенный огонь и изящество, но, когда из подростков мы стали превращаться в мужчин, в надежду и гордость своих семей, мы с Ромео постепенно начали понимать, что наш друг отличается от нас. Я обнаружил это случайно, застав Меркуцио в обществе приятного молодого человека чуть старше нас. Я уже слышал о таких вещах, конечно, но никогда не видел, и эта картина смутила меня так сильно, что я находился в сильном замешательстве почти неделю, пока Меркуцио сам не пришел ко мне и, держась с большим достоинством и самообладанием, не осведомился, что я собираюсь делать. «Наши жизни в твоих руках, – сказал он мне тогда. – Ты знаешь, что нас ожидает. Я хочу лишь, чтобы ты помнил: что бы ты ни думал обо мне, как бы греховен я ни был – я навсегда останусь твоим другом».

И тогда вдруг все стало на свои места и ответ на мучивший меня вопрос нашелся сам собой. Меркуцио – это Меркуцио, независимо от того, кого он любит и чем занимается. Конечно, это считалось ужасным извращением и смертным грехом, но я к тому времени уже понимал, что многие в этом городе тайно творят вещи и похуже – и при этом без всякой любви в сердце. А Меркуцио… хотя мы с ним не состояли в кровном родстве – он всегда был мне братом по духу.

Я понятия не имею, каким образом обо всем догадался Ромео, но вскоре мы заметили, что каждый из нас постоянно лжет и покрывает Меркуцио, давая тому возможность встречаться с его другом. Я никогда не спрашивал о деталях и видел его только один раз и мельком, а вот Ромео знал больше.

Это меня сильно беспокоило. Семья Меркуцио уже обручила его с достойной девушкой, свадьба должна была состояться в течение года, и я не мог не думать о том, что будет с ним и с его любовью дальше. И девушку мне тоже было очень жаль: она была ни в чем не виновата, но и ее ждали страдания.