Они у нее темные, как у Андрея. От агрессивной подводки со стрелками и четко прорисованных бровей даже темнее кажутся, чем у брата. Красивые глаза. И как же я мог не понять сразу, насколько Андрей и Марго похожи? Если стереть с ее лица этот готический грим и смыть краску с волос — не отличить будет! Но ей идет и такой образ. Интересно, какой Марго будет без него? Ведь Андрей парень — она девушка. Я бы хотел посмотреть.

Черныш ожидаемо на руках у Марго. Так она его и нянчит.

— Собаку испортишь. Ему бегать надо, — говорю я.

— Во дворе выпущу.

Хозяйская дочь бесстыдно рассматривает меня. Прямо сканирует взглядом. Мне неловко становится. Я краснею. Марго победно улыбается. Андрей прав! С ней невозможно общаться!

— Может, я оденусь? — Ситуация начинает меня бесить.

— Помочь? — усмехается она.

— Просто выйди.

После этих моих слов Мальвина не только не покидает поле боя, а в комнате появляется подкрепление — горничная. Не знаю, уж что она думает, увидев нас, но проявляет бесстрастную готовность выполнять желания хозяйки и гостя. А в руках нечто упакованное в серебристый полиэтилен.

— Ирина Петровна распорядилась привести в порядок вашу одежду. Это прислала на смену.

Горничная кладет принесенное на тумбочку и проходит в ванную. Там осталось все, что с себя снял. И где мне переодеваться? В комнате — Марго, в ванной — горничная. Стою как идиот. Черныш смотрит на меня, улыбается во всю пасть и виляет хвостом.

— В гардеробной зеркало есть, — сообщает Марго. — Я подожду.

10. Глава 10. Неожиданности продолжаются

И с чего она про зеркало сказала? Смотрю на себя. Вид какой-то взъерошенный, и глаза в разные стороны. А, может, они всегда такие — я не часто свой фейс разглядываю. Хотя в зеркале меня всего видно — оно же здоровое, в пол и под потолок. Скорее зеркальная стена. И противоположная стена такая же. Получается бесконечный коридор отражений. Помещение раздвигает до размеров бесконечности, которая, как известно, безразмерна. Зачем маленькой девочке было устраивать такой аттракцион? Я бы на месте Марго боялся сюда заходить. Ну, там лет в пять. Сейчас-то чего бояться? Зеркало и зеркало. В нем темноволосый парень в легких светлых штанах и белой футболке. Вещи все брендовые и с бирками. В пакете даже и боксеры были и носки. Белые. Вспоминаю, как рассказывал кто-то на курсе, что один хозяин из богатых так проверял уборщицу. Насколько хорошо работает. Возвращался домой внезапно и по всем комнатам в белых носках расхаживал. Если оказывалось, что испачкались — увольнял. Думаю, у Ратманских даже во дворе носки не запачкать. Так все вылизано. Ну и что я тут время тяну? Надеюсь, Марго уйдет? Это вряд ли. Вон слышно в приоткрытую дверь — по полу Черныш когтями цокает. Значит, послушала меня Мальвина, отпустила щенка. А вот и он сам в гардеробную забежал.

— Пошли, Черныш, пошли, — маню песика за собой. А то порвет еще что-то, или обувь погрызет.

На первый взгляд все недоступно, но щенки — они такие… А тряпья брендового детского тут как в магазине! И обувь на полках расставлена. И все это Марго уже мало. Отдали бы кому-нибудь.

Как я и думал, Мальвина ждет в комнате. Сидит в углу, мягкие игрушки перебирает. На меня внимания не обращает. Черныш к ней подбежал, хвать зубами медвежонка, которого она в руках крутит — и давай к себе тянуть.

— Перестань, Азик! — не отдает она. — Отпусти.

— Он думает ты с ним играешь. Отдай ему — он и бросит, — подсказываю я.

Марго разжимает пальцы. Черныш-Азазель тут же выплевывает медвежонка и нацеливается на край расстегнутой пижамной рубашки Марго. Чего она ко мне в пижаме пришла? Под рубашкой только полоска ткани прикрывает маленькую грудь. Нет, Марго все это идет. Пижама черная, наверно, шелковая, с серебряными вышитыми цветами и драконами. Как на китайском костюме эпохи Цинь. Штаны свободные. И во всем этом Марго как будто тонет. Не то, что я видел, когда она в первый раз передо мной появилась затянутая в одежду, как в змеиную кожу. Так мне хозяйская дочка гораздо больше нравится. Все остальное в ней осталось прежним. Прическа, макияж, пирсинг и выражение лица. Особенно губы. Она так их поджимает, когда разговаривает, как будто собеседник — скользкая жаба.