– Помочь?

Практик Витари, небрежно привалившись к поручням, наблюдала за страданиями Глокты; ее рыжие волосы торчали над головой, словно колючки чертополоха. Похоже, она всю дорогу неподвижно, точно ящерица, нежилась на солнце у мотка канатов, наслаждаясь невыносимым пеклом в той же мере, в какой Глокта от него мучился. Ее лицо скрывала черная маска практика, но он почти не сомневался, что женщина улыбается.

«Наверное, уже сочиняет отчет архилектору: «Большую часть пути калека блевал в каюте. По прибытии в Дагоску пришлось снести его на берег вместе с тюками. С первых же минут он стал посмешищем для всего города…»

– Разумеется, нет! – отрезал Глокта и, хромая, решительно двинулся к трапу, как будто рисковать жизнью – дело для него обыденное.

Стоило правой ноге коснуться сходней, как они нехорошо затряслись. До чего же далеко плещутся о скользкие камни серо-зеленые волны…

«Тело, плавающее возле доков…»

Тем не менее ему удалось благополучно прошаркать по доске, волоча за собой безжизненную ногу, и когда он сошел на твердые пыльные камни причала, то испытал дурацкий прилив гордости.

«Даже смешно! Можно подумать, я не три шага одолел, а разгромил гурков и спас город».

А неприятности не кончались: Глокта так привык к морской качке, что теперь у него кружилась голова и скручивало желудок от неподвижности суши; тошноту усиливал исходящий от раскаленных солнцем доков солоноватый запах гнили. Глокта сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и, закрыв глаза, обратил лицо к безоблачному небу.

«Черт, вот так пекло!»

Он и забыл, какая на Юге жара.

«Поздняя осень, а солнце палит по-летнему».

Под длинным черным пальто с него уже сошло семь потов.

«Может, инквизиторские одеяния и хороши, чтобы вселять в подозреваемых ужас, но для южного климата они не годятся».

Инею приходилось еще хуже. Оберегая молочно-белую кожу от солнечных лучей, гигант-альбинос дополнил обычную форму практика черными перчатками и широкополой шляпой. Страдальчески щуря розовые глаза, он с подозрением посмотрел на ярко сияющее небо; по широкому белому лицу, вокруг черной маски, стекали бисерины пота.

Витари искоса на них взглянула.

– Вам обоим не мешало бы почаще выбираться на свежий воздух, – пробурчала она.

В конце пристани, у осыпающейся стены, их ждал мужчина в черном инквизиторском облачении. Высокий, костлявый, с обгорелым, шелушащимся носом с горбинкой. Инквизитор жался в тень, но толку от нее было немного: пот катил по нему градом.

«И это вся приветственная делегация? Судя по количеству встречающих, мой приезд едва ли кого обрадовал», – вздохнул наставник Дагоски.

– Меня зовут Харкер. Я главный инквизитор Дагоски.

– Были. До моего приезда, – отрезал Глокта. – Сколько вас здесь?

Харкер нахмурился.

– Четыре инквизитора и человек двадцать практиков.

– Маловато, чтобы уберечь столь крупный город от изменников.

Инквизитор еще угрюмее сдвинул брови.

– Пока справлялись.

«Справлялись! А исчезновение наставника, само собой, не в счет», – усмехнулся Глокта.

– Вы первый раз в Дагоске? – спросил Харкер.

– Дагоску ранее посетить не довелось, но я провел на Юге несколько лет.

«Лучших лет моей жизни и худших», – мысленно продолжил свой ответ Глокта и добавил:

– Во время войны побывал в Гуркхуле. Видел Ульриох.

«Точнее, руины. После того, как мы его сожгли», – на него нахлынули воспоминания.

– Два года жил в Шаффе.

«В императорских тюрьмах. Два года невыносимого зноя и непроглядной темноты. Два года ада».

– Кхм… – хмыкнул Харкер. Рассказ не произвел на него впечатления. – Ваша резиденция в Цитадели.