Не зря я за Шелестом с семнадцати лет в зал таскался. Так что удар у меня поставлен. Захарка валится на травку, а я закрываю дверь машины с Элиной стороны.
В больницу она не хочет. Хочет домой. Может быть, так даже лучше.
Она стеклянными глазами смотрит в лобовуху, а я не могу понять, что это, бл*дь, было? Какого? Что с ней не так вообще? Или Дягилев успел что-то сделать? Да я вроде ненамного опоздал по времени.
- Эля, - повышаю голос, чтобы привлечь внимание, когда мы останавливаемся у подъезда.
Но она молча вылезает из тачки. Дура!
Пока она там кричала, плакала и шептала, что ей больно, что она горит, мне казалось, что ещё немного - и я двинусь сам. Потому что это ненормально. Сука, я испугался. Наверное, впервые в жизни я испугался настолько, что у меня самого чуть крыша не уехала. Я стоял, смотрел, как она катается по земле, словно хочет сбить огонь, и ни черта не мог сделать.
Мне было её жаль. А ещё очень хотелось утопить Захарку в огромной луже неподалёку.
Только вот если всё это всплывёт, крайний для моего отца буду я.
Сижу в машине до того момента, пока она не садится на лавку у подъезда, роняя сумку на землю. Сидит, смотрит в одну точку, не шевелится.
Бл*дь. Чего она тут уселась? Домой пусть валит.
Подхожу и сажусь рядом.
- Ты чего здесь сидишь?
- Что?
- Домой пошли.
- Да.
- Ключи дай.
Она пинает сумку ногой и отворачивается.
Ясно. Перетряхиваю содержимое и вынимаю ключи.
- Идём.
Поднимаю её за плечи и, придерживая, завожу в подъезд. На лестнице она отталкивает меня и идёт сама. В себя, походу, приходит. Уже хорошо.
В квартире пустота. Её родоки так и не вернулись. Как они вообще куда-то уезжают, если знают, что у неё мозги набекрень? Закрываю щеколду на цепочке и проворачиваю ключ два раза.
Эля топает в ванную. Умывается. Я хожу за ней хвостиком. А вот когда она достаёт какие-то таблы, отбираю у неё банку.
- Это что?
- Успокоительное.
- Какого хрена?
- Отдай.
- Нет. Он тебе что-то сделал?
- Кто?
- Захар.
- Нет.
- Тогда что это было?
- Ничего. Дай таблетки.
- Нет.
- Мне нужна таблетка! Дай мне таблетку, - орёт, толкая меня в грудь.
Делаю шаг назад, Разумовская смотрит на меня с вызовом всего пару секунд, по прошествии которых с ненормальной улыбкой на лице расстёгивает пуговицы на своей рубашке. Смотрю на это представление, пока до конца не понимая, чего она задумала.
- Ну, давай, трахни уже меня и свали из моей жизни, вы же на это спорили, - кидает рубашку на пол, - сволочи, ненавижу, - сползает по стене, - ненавижу вас всех. Вы не люди. Нелюди, - качается из стороны в сторону, обхватывая колени руками, - ненавижу, - шёпотом.
Прикрываю глаза, медленно выдыхая. Она не в себе. Я понимаю, что у неё шок, что ей хреново, и, походу, всё гораздо хуже, чем я себе представлял. Оставить её так будет неправильно. Ей нужен врач. Достаю телефон.
- Успокойся, - поднимаю её с пола, дотаскивая до кровати, - сиди здесь, - выхожу за дверь и звоню Борисову. - Николай Валерьевич, это Даня, доброй ночи. У меня тут пара вопросов, но лучше, чтоб вы приехали.
Я знаю, что теперь отец в курсе. Борисов ему всё расскажет, но так, по крайней мере, не будет масштаба. Да и эта не нажрётся таблов и не склеит ласты.
А потащи я её сейчас в обычную больничку, сразу появятся вопросы. А так...
Ну поорёт папа немного, когда узнает, главное, чтобы Разумовская молчала и не пошла стучать ментам или журналюгам...
Борисов спрашивает адрес, куда ему приехать, явно удивляется, как я сюда попал, но как штык стоит у парадной через сорок минут.