И да, самое главное. Дело наше, как я и говорил, закрыли. По крайней мере, для нас. Но я денька через три в отпуск, так что тебя не брошу, даже не надейся на это.

Полагаю, что тебе удалось плодотворно поговорить с К.

Поднажми, Гимли! Мы настигаем их!»

Письмо произвело на меня, само собой, должное впечатление, однако я уже настолько обессилел, что уснул прямо в отделении за столом.

Очнулся уже около четырёх вечера. Сходил в жилую половину, принял холодный душ и к половине пятого окончательно пришёл в себя.

Нужно было поговорить с Мариной. Видимо, именно то, что «предпринял со своей стороны» Миронов, и стало причиной её на меня обиды. Так я посчитал и потому направился прямиком к дому Марины. Но там её не оказалось.

Обнаружил я её возле почты. Она стояла около установленного ею тесёмочного ограждения, внутри которого уже высилась куча старого железа, бывшего когда-то частью прогнившей крыши. Марина мило беседовала с высоким, крепкого телосложения парнем и, когда заметила моё приближение, стала бросать в мою сторону горделивые взгляды. Парень тоже внимательно посмотрел на меня, но во взгляде его было что-то большее, чем обыкновенное любопытство. Он будто изучал меня, выискивая во мне те места, куда скоро начнёт вбивать гвозди. С одной стороны, очевидно было, что парень этот никто иной, как кровельщик. Но, с другой, таких кровельщиков в природе не существует. Это я понял сразу. «И кто же вы, мистер Брукс?» – подумал я, вспомнив одну из цитат Борисыча. Изучив меня за какую-то пару секунд, парень снова принялся что-то втирать развесившей уши Марине. Даже трогал время от времени её за плечо, как бы случайно умудряясь задеть её роскошную грудь. Марина вздрагивала от этой нечаянности, но не в силах была кровельщику противостоять. Я подумал, что стал бы выглядеть глупо, если бы прямо сейчас попросил Марину отвлечься от ухажёра и уделить мне совершенно не нужное ей внимание. Не знаю, что взыграло во мне. Какая-то смесь самолюбия и ревности. И ещё ужасное осознание того, что я, пусть даже и неосознанно, но считал Марину как бы принадлежавшей уже себе. Я устыдился этого своего открытия. И, вместо того, чтобы подойти к болтающей парочке, резко свернул направо и пошёл к магазину.

Магазин к этому времени уже час как не работал. А кроме него в той стороне не было ничего. Так что получилось в итоге ещё глупее. Но не возвращаться же мне обратно. Я вздохнул и повернул на тропинку в поле. Вела она на карьер. Как правило, туда бегали летом дети, приезжавшие из города погостить к родственникам. Но в этот вечер там не оказалось ни единой души.

Первые полгода моего пребывания в Подковах я ходил туда очень часто, всё пытался найти хотя бы один след, который указал бы на разыгравшуюся здесь трагедию. Но так ничего и не нашёл. Напоминанием о том, что когда-то в этой песчаной яме обитали люди, оставался сгнивший наполовину вагончик. Хоть его и перекособочило, но внутри ещё вполне можно было устроить что-то вроде секретного убежища, что, собственно, и сделали дети. Натаскав внутрь песка, они тем самым выровняли накренившийся пол. Повсюду были навалены старые, ещё с советских времён, журналы, пробки от бутылок и причудливого вида камни, которые ребятишки собирали в карьере. Я почувствовал себя непрошеным гостем – настолько обжитой показалась мне атмосфера бытовки. Я опустился на песчаный пол, взял один из журналов и прочитал: «Работница, №4, 1983». На обложке было изображено крупным планом лицо черноволосой женщины, как бы в задумчивости или нерешительности приставившей к губам согнутый указательный палец. Поразительным было то, что лицо этой женщины оказалось точной копией лица Марины. Даже на одном из пальцев красовалось колечко с бирюзой – такое же, какое я видел и у Марины. Разумеется, это не могла быть она. Сейчас женщина с обложки должна быть на двенадцать лет старше. Может, так выглядела её мама, Ксения? Я ведь никогда не видел её портрета. Но и это навряд ли. Кто же станет какую-то уборщицу из глухой деревни печатать на обложке одного из самых популярных журналов. Я потрогал страницы – да нет, всё было натуральным, никаких посторонних вклеек. Просто наваждение сегодня какое-то с этой Мариной. Совпадение. Я ещё раз всмотрелся в портрет – и правда, здесь слишком много восточного колорита, а у Марины больше, наверное, украинского, озорного, напористого. Потом я ещё раз обратил внимание на дату – и сердце ёкнуло у меня в груди. Апрель 1983-го. Как раз в конце апреля отец купил мне спортивный велосипед. Весна в тот год выдалась очень ранней, мы с Игорем уже вовсю загорали на рыбалке и косились, каждый втайне друг от друга, на раздевшуюся по пояс метрах в тридцати от нас Ленку. Боже! Как же хорошо нам тогда было. И ещё ничто не предвещало беды́. Два месяца счастливой жизни отделяли меня от той точки, за которой одна за другой начнутся необратимые перемены. «Эх, – подумал я, – вернуться бы назад и всё попробовать изменить…»