– Да, я уже взрослая. Осенью я поступаю в Сорбонну.

Они улыбнулись друг другу, и ему пришлось приложить огромное усилие, чтобы не поцеловать ее прямо здесь и сейчас.

Все время, пока они прогуливались, он раздумывал над тем, как сделать ей предложение, и не сошел ли он вообще с ума, помышляя об этом.

– Рафаэлла, а ты никогда не думала о том, чтобы поступить в колледж в Штатах?

Они медленно брели вдоль Сены, и она задумчиво отрывала лепестки с цветка, который держала в руках. Посмотрев на него, она покачала головой:

– Не думаю, что смогу это сделать.

– Но почему? Твой английский безупречен.

Она снова медленно покачала головой и печально взглянула на него.

– Моя мама никогда не позволит мне. Это… это так отличается от ее образа жизни. К тому же это слишком далеко от дома.

– Но ты хочешь этого? Образ жизни твоего отца также отличается от ее образа жизни. Будешь ли ты счастлива в Испании?

– Не думаю, – откровенно призналась она, – но не уверена, что у меня есть выбор. Я думаю, папа всегда намеревался обучить Жюльена банковскому делу, а что касается меня, полагалось, что я буду жить с матерью в Испании.

Мысль о том, что до конца дней она будет окружена дуэньями, возмутила его. Даже как ее друг он хотел для нее большего. Он хотел видеть ее свободной, оживленной, смеющейся и независимой, а не похороненной в Санта-Эухенья, как ее мать. Это будет ненормальная жизнь для такой девушки. Он всем сердцем чувствовал это.

– Я не думаю, что ты должна делать это, если ты этого не хочешь.

Она улыбнулась ему, и в ее юных глазах отразилось смирение, смешанное с мудростью.

– В жизни у всех есть обязательства, мистер Филлипс.

– Не в твоем возрасте, малышка. Конечно, у тебя есть обязанности. Учиться в школе. И до определенной степени прислушиваться к родителям. Но ты не обязана выбирать тот образ жизни, который тебе не нравится.

– А что еще мне остается? Я ничего другого не умею.

– Это не оправдание. Ты счастлива в Санта-Эухенья?

– Иногда. А иногда нет. Иногда я нахожу всех этих женщин утомительными. Хотя моя мать любит их. Она даже берет их с собой в путешествия. Они путешествуют толпами, в Рио и Буэнос-Айрес, в Уругвай и Нью-Йорк. И даже когда она приезжает в Париж, она берет их с собой. Они всегда напоминают мне школьниц, они кажутся такими… – она сконфузилась, – такими глупыми. Разве нет?

Он кивнул:

– Может быть, немного. Рафаэлла…

В этот момент она резко остановилась и повернулась лицом к нему, бесхитростно, совершенно не подозревая о том, насколько она красива. Ее стройное грациозное тело чуть приблизилось к нему, и она посмотрела ему в глаза с такой доверчивостью, что он побоялся сказать что-нибудь лишнее.

– Да?

И тут он больше не смог сдерживать себя. Просто не смог. Он должен был…

– Рафаэлла, дорогая, я люблю тебя.

Эти слова были лишь шепотом в неподвижном парижском воздухе, и его красивое, покрытое легкими морщинками лицо склонилось к ней в нерешительности, прежде чем он поцеловал ее. Его губы были нежными и мягкими, а язык ласкал так страстно, изголодавшись по ней. И она тоже крепко прижалась губами к его губам, обняла за шею и прильнула к его телу. Он осторожно отстранил ее, не желая, чтобы она почувствовала его возбуждение.

– Рафаэлла… Я так давно хотел поцеловать тебя…

И он снова поцеловал ее, на этот раз более нежно, и она улыбнулась ему довольной чисто женской улыбкой.

– Я тоже, – она опустила голову, как школьница, – я влюбилась в тебя с нашей первой встречи, – она храбро улыбнулась, – ты так красив.

На этот раз она сама поцеловала его. Потом взяла его за руку, чтобы идти дальше по берегу Сены. Но Джон Генри покачал головой и взял ее руку в свои.