Но мне было всё равно. Я ничего между ними не рушила — но и не вмешивалась.

Перед тем, как сесть в машину и отправиться на долгожданную встречу с подругой, забегаю в небольшой супермаркет у дома. Беру бутылку воды, иду на кассу. Очереди почти нет, слишком рано для толкучки. У кассы — девушка моего возраста. Растерянная. Терминал молчит дольше, чем должен.

— Я забыла пополнить карту, — растерянно говорит девушка и прикладывает другую. — Подождите минуту, сейчас… Платеж просто обрабатывается…

Продавщица закатывает глаза.

— Очередь, — назидательно тянет. — Вы задерживаете остальных.

Даже оборачиваюсь, чтобы понять, кто эти важные остальные. За мной только мальчишка лет десяти.

— Простите... — девушка поворачивается ко мне. Щёки пунцовые, пальцы дрожат. — Вот эта должна сработать.

Прикладывает другую карту, не срабатывает. Экран отказа. Она моргает быстро-быстро, как будто этим можно остановить слёзы.

— Заработали бы сначала, а не скуповывались, — не унимается кассирша.

— Может, достаточно? — говорю тем самым тоном, которым привыкла осаживать зазнавшихся заказчиков. И на дядек взрослых работает. Это я у мужа научилась.

Девушка затаивает дыхание и медленно оборачивается. Но я смотрю не на неё, а на женщину, что бледнеет на глазах.

— Следите за языком, будьте так добры, — добавляю и подношу айфон к терминалу, оплачивая покупки девушки, что так напоминает меня. Когда-то.

— Спасибо... — срывается с её губ. Она сбивается, не знает, куда деть руки, в конце концов подхватывает пакет. — Я не… Я просто…

— Ничего, — улыбаюсь ей, оплачиваю свою воду и мы вместе направляемся к выходу. — Со мной тоже случалось… разное.

Я сейчас абсолютно честна: вспомнить только жизнь в детском доме, а после — у тётки с её притоном завсегдатаев.

— Часто обстоятельства сильнее нас.

— Это всё… из-за мужчины, — будто выдыхает она. — У меня брат смертельно болет, а спасти может только он. Вот и приходится... Ради брата...

— Что приходится? — замираю у выхода, сбившись с шага. И смотрю на девушку ещё раз. Очень прилично одета, а вот на шее следы. И судя по тому, как она поправляет сбившийся платок, как тонкая линия слезы бежит по щеке, это следы не любви. А власти. — Продаёшь себя?

Внутри сжимается. Он называет себя мужчиной? Так?

— Ну, только ему. Он... обменял свою помощь на отношения со мной, вот я и... У нас были отношения когда-то... Давно.

Боже мой! Я же на машине времени никуда не отлетела? Рабство какое-то!

— То есть купил тебя в обмен на здоровье брата?

Она молчит. Сглатывает, смотрит куда угодно, только не на меня.

И без ответа ясно.

— Я могу помочь, — говорю. — У меня есть деньги, связи. Если нужно, попрошу посодействовать мужа, — я достаю телефон из сумочки. Прямо сейчас позвоню Демьяну. Всё можно решить.

— Нет, не надо, — она опускает глаза. — Я и так чувствую себя вещью. Если вы меня вытащите, я так и останусь ею. А я хочу хотя бы попробовать по-другому. Сама.

Эта встреча случилась несколько недель назад, но всё ещё отзывается во мне. Всколыхнула что-то забытое, вытесненное. Я смотрела ей вслед и останавливала себя тем, что помочь по-настоящему она не позволила.

Наверное, потому и защемило в душе: я узнала в ней себя. Ту, которая давно не верила в собственные силы. Которая всё ещё надеялась никогда не остаться без поддержки Демьяна. Потому что он — это всё, что было мне нужно, сколько я себя помнила.

— Боже, какая же ты здесь счастливая, Машка! — восторженно восклицает моя университетская подруга Саша Сомова, рассматривая фото, которое стоит заставкой на моем смартфоне.