Шкаф этот устанавливали как раз тогда же. За ним находилась небольшая ниша, но он перекрывал её. Рабочие за один день со сборкой не справились, отложили на утро, и я вечером засунула туда металлические банки от чая, примеряя их по размеру. Встали отлично. Оставалось только сделать так, чтобы рабочие не перекрыли там всё единым полотном.

Инструмент был оставлен в комнате, и я отпилила от заготовки кусок, чтобы она не доставала до пола.

Мне потом попало за вредительство, но я добилась того, что внизу установили дополнительную полку, а низ зашили отдельным куском фанеры. Я потом довела всё до ума, сделав так, чтобы открывать было удобно. И в целях конспирации хранила внизу чехлы с запасными подушками.

Вытащила обе банки. В них за все годы накопилась весомая сумма. Я словно знала, что придёт день, когда они мне понадобятся, и продолжала складывать сюда часть всех денег, какие попадали в мои руки,

Достала свой подростковый рюкзачок со значком группы "Руки вверх" и положила в него обе банки, сумку с паспортом, смену белья и пони, мягкую игрушку Анжелики. Она с ней не расставалась. Странно, что игрушка оказалась в моей комнате.

Подошла к двери, голосов не было слышно, и я забеспокоилась. Они запросто могли заглянуть сюда, чтобы проверить сплю я, или нет. Оставалось только надеяться, что им сейчас не до меня.

Вытащила простыню, разрезала вдоль на три полосы, скрутила и связала в верёвку. Поняла, что коротковата и разрезала пододеяльник. Привязала связку к спинке кровати и, нажав на ручку, толкнула раму окна.

22. Глава 21. Странности

Рама не поддалась.

Виски тут же сдавило, а живот свело так, что всё внутри похолодело от ужаса.

В панике отрывочные мысли вопили "Это капец!", "Вот и всё!", "Мне никогда не удастся сбежать отсюда!"

Сердце бухало так, что я слышала в тишине его удары.

"Илона! Мать твою, соберись сейчас же!" – зло прошипела я той кисейной барышне, которая сейчас во мне заламывала руки в истерике.

Постаралась успокоиться и снова отвела ручку рамы в сторону. Только теперь дошло, что надо не толкать, а тянуть на себя. Дёрнула и… рама легко открылась!

"Вот видишь, к чему приводит паника", – проворчала я себе под нос и выкинула свободный конец связки в темноту. Не раздумывая, забралась на подоконник и, держась за самодельную верёвку, начала спускаться.

Когда-то, на занятиях физкультуры я легко взбиралась по канату до высокого потолка зала, а теперь, даже спускаясь, чувствовала себя неуклюжей.

Пыхтение сопровождалось мысленными нелестными эпитетами в свой адрес.

"Вот, чтобы понять, что ты превратилась в клушу, весь твой мир должен был рухнуть!" – зло выговаривала себе.

Понимала, что другая на моём месте, пожалела бы себя, проклиная вероломных злодеев. Но я почему-то на себя только злилась, ругая на чём свет стоит.

Едва ноги коснулись земли, отпустила верёвку, огляделась и побежала к калитке, по пути вспоминая, насколько та скрипит. Щеколду пришлось отодвигать очень медленно и также постепенно открывать дверцу. От каждого скрежета, пятки пронизывало коликами, и я в панике оглядывалась на дом. Свет горел в кухне. Если там тихо, то металлический лязг они могли услышать. Наконец, дверь отворилась настолько, что я смогла выскользнуть наружу. Закрывать не стала и, поправив лямки рюкзачка, побежала по дороге в сторону трассы.

Дождь прошёл, но влажность была стопроцентной.

Усмехнулась, что даже сейчас мелькают мысли, о том, что через полчаса буду похожа на пуделя.

Волосы от сырости вились и мне приходилось вытягивать их феном, а потом фиксировать лаком. В такую погоду папа любя называл меня овечкой. Я в детстве не понимала, что это обидное сравнение и дурашливо блеяла. А когда подросла, запретила так себя называть.