– Что я вам сделала такого болезненного, что вы меня так ненавидите? – вырвалось у меня, в отчаянии.

– Что ты сделала? – зачем-то переспросил Андрей, сверля меня взглядом сквозь приспущенные ресницы. – Да ничего! Тебе просто не повезло родиться у богатого папеньки, который скопил своё состояние нечестным путём.

– Не смей говорить про папу таким тоном! – рассвирепела я. – Он всю свою жизнь отдал для блага людей. Ты ему в подмётки не годишься!

– Ха-ха-ха! Святая простота… – издевался он. – По вине этого козла я остался без матери слишком рано. И, в отличие от тебя, у меня богатого папочки не было. Мой вот, от горя спился, и меня воспитала тётка. И у меня ничего не было. Ни-че-го! – его глаза сверкали, а голос звенел. – мне оставалось только учиться и надеяться, что смогу помочь людям, живущим в Дзержинске и умирающим в молодом возрасте от рака. А когда получил образование эколога и смог на практике вернуться на комбинат, где работала мать, я поднял в архиве документы и нашёл подписи тех, кто принимал очистные сооружения. И там была подпись твоего папочки, будь он неладен. Это он возглавлял ту комиссию.

Вот тогда и поклялся, что отомщу ему… – он сам того не замечая, мерил шагами кухню, а я с ужасом слушала ту ахинею, которую он нёс сейчас. Мозг отказывался воспринимать, что такое возможно. Казалось, что этот сюжет взят из какого-то фильма, настолько всё, что он говорил, не укладывалось в голове.

Невероятно хотя бы то, что человек в далёком прошлом решил отомстить отцу, не разобравшись толком в причинах смерти своей матери. Ему проще было взять одного из членов комиссии, чтобы обрушить на него свою месть. Но при чём здесь я и моя дочь?

– А теперь, – проговорил он торжественно и сделал паузу, пристально глядя мне в глаза. В ушах нарастал звон, и я испугалась, что упаду. Поискала взглядом стул и, сделав шаг, осела на него. Способность воспринимать его речь вернулась. – Пришёл час заключительного аккорда! Я получу компенсацию за своё обездоленное детство, а ты, дорогая, вкусишь, каково это — жить без отцовского попечения и его денежек.

– Ты безумен, – покачала я головой, не зная, что можно возразить человеку, если он делает выводы на основании несочетаемого. – Ты пытаешься сложить солёное с горячим и делаешь на основе этого заключение. Но, даже если ты винишь в своих бедах отца, то при чём здесь моя дочь и я?!

– Солнышко, – подошёл он к Белле, – ты у нас тут врач… Я безумен? – заглянул он ей в глаза. Та доверчиво прижалась щекой к его руке и нагло посмотрела на меня.

– Нет, Андрэ, это наша драгоценная Илона, если не подпишет бумаги, поедет в психушку, – елейным голосом процедила она.

– Как… – я закашлялась от спазма в горле. – Какие бумаги? Я ничего подписывать не собираюсь! Не на ту напали! – взвилась я, чувствуя, что выдержка меня покидает.

– Ты у нотариуса подпишешь документы и перепишешь на меня дом и фирму отца, о также оформишь генеральную доверенность на меня, чтобы я в будущем распоряжался наследством. Я понимаю, что на квартиру и счета усопшего до полугода, ты прав не имеешь. Хотел потянуть, но, к сожалению, мы облажались вчера, надо было не жалеть тебя и побольше дозу снотворного дать. Но, что уже теперь поделать. Форс-мажор! – вскинул он дурашливо руки вверх.

– Ты плохо слышишь? – прошипела я, глядя на него в упор. – Я повторяю: бумаги никакие подписывать не буду. И точка!

– Значит, ты хочешь провести жизнь в психушке и никогда не увидеть свою дочь? – зловеще усмехнулся он.

– Здоровых людей не помещают в психушку. Не надо меня пугать, – я из последних сил пыталась противостоять ему, но упоминание Анжелы не давало возможности собраться с мыслями. Я не знала, где она. И не понимала, насколько далеко эта парочка готова зайти в своих алчных устремлениях.