Авров показывает, что помнит всё. Муж выходит из-за моей спины, мы встречаемся взглядами.

Это всё серьёзно? Лучше бы он просто всё украсил, без этих надписей. Они… они делают слишком больно! Он напомнил о всех значимых воспоминаниях для меня.

Для меня это значит буквально всё! А Давид использует это, чтобы я вспомнила, как было с ним хорошо и не ушла, да? Но для него ведь это ничего не значилось, раз он изменил! Сделал это с моей сестрой!

Он сейчас издевается, или что это??

– Алиса…

Кажется, я молчу слишком долго. И по моим щекам текут слёзы. Давид делает ко мне шаг. Тянет руки, чтобы обнять.

Он обнимает меня, так крепко, что моё дыхание сбивается, в нос въедается крепкий, древесный парфюм и я тут же начинаю задыхаться в рыданиях. Не от самого запаха, а от того, что этот запах был когда-то для меня самым родным.

– Алиса… я правда готов каждый день просить у тебя прощение. Не потому, что не могу заставить тебя быть рядом. Я могу просто запереть тебя в доме и никогда отсюда не выпустить. Но… я хочу другого. Я хочу тебя, ты самую, что была раньше. Я понял… поздно, но понял, что люблю тебя. И очень хочу, чтобы ты дала шанс. Прошу. Давай наша семья останется точно такой же, какой была? А затем ты нам родишь ещё одного члена семьи.

Я всхлипываю от слов мужа, пытаюсь выпутаться из его объятий. Но широкие ладони обхватывают моё лицо, заставляют смотреть прямо в тёмные, тяжёлые глаза Давида.

– Я клянусь тебе. Больше никогда я не сделаю тебе больно. – говорит он так твёрдо.

Точно так же, как сказал "да" в загсе.

Но можно ли хоть немного верить в такие слова после измены?

20. 20 глава

– Лисёнок мой… прошу… – ласково шепчет Давид, так, что моё сердце сжимается в груди ещё сильнее.

Если муж не любил меня всё это время и только сейчас почувствовал что-то… почему он вообще был со мной? Я не понимаю. И как после этого ему доверять снова, как он хочет?

Я не заставляла его с собой встречаться. Быть моим первым во всем тоже нет. Не заставляла жениться на мне. Не пыталась удержать беременностью и ребёнком. Ничего из этого я не делала специально… просто любила его, пока он нет, но был рядом.

Запуталась уже. Глаза жжёт после множества слёз, кажется, я выплакала их все, но при этом хочу ещё…

– Отпусти… – аккуратно упираюсь ладошками в грудь Давида и слегка давлю. Поняла, что нет смысла тратить все силы, это будет бесполезно, если Авров не захочет отпустить сам.

Но он отпускает. И делает шаг назад.

– Я не позволю тебе уехать, уже сказал. Не надо бегать. – напоминает Давид.

Хочу злобно зашипеть, что уже поняла, всё, но так и не говорю ничего, потому что слышу голос вернувшегося Артёма…

И вместе с ним возмущённое и длинное "мяяяу", от которого меня словно парализует.

– Ма! Тут киса! Киса! – говорит мой сыночек восторженно и поднимает свои ручки выше с рыжим, как апельсинчик, котёнком с розовым бантиком на шее, который не туго подвязан. – Киса!

Я аж не нахожу, что сказать. Таращусь во все глаза, смотря на этого котёнка. Точно такого же, как наша малышка Моника, когда мы её только взяли…

Артём хочет поднять котенка ещё выше, но тот начинает выворачиваться, как настоящая змея, во все стороны, словно вообще костей нет и затем резко падает на все четыре лапки прямо на пол, быстрее убегает, а сыночек за ним.

– Э… стой, Тёма! Ты напугал его… – запоздало говорю вслед, когда от бегуна уже ноль реакции.

После чего Давид снова шарахает неожиданностью.

– Её. Эта Моника-младшая. – он не только подобрал практически идеально похожего котёнка, но и дал ей точно такое же имя, как у нашей любимицы на небесах.