Мама недоуменно моргает, а затем прижимает к губам пальцы и опять моргает.

Отказывается верить.

Мы же такая красивая семья, а муж у меня — золотой мужик, хорошо воспитанный прекрасным отцом.

Разве Гордей мог?

— Господи, — мама сипит. — Может, ты ошибаешься?

— И все остальные разговоры потом, мам, — вновь подталкиваю ее к двери.

— Ляль… Ты не руби так все сразу…

— А я рублю? — приближаю свое лицо к ее. — Я эти дни как в аду. Ничего я не рублю, но развод будет. Ясно? К черту эту семейку.

— Алису точно удар хватит, Ляль… Она же…

Меня внутри передергивает от имени свекрови, перед которой я чувствую дикую нелогичную вину, стыд и страх, что будет с ней, если все вскроется.

Не хотела бы я узнать, что, например, Гордей хранит голые фотографии жены нашего сына Льва.

— Давай, мам, — мне все же удается вытолкнуть маму в коридор. — Я хочу спать. День, как ты сказала, был тяжелым.

Понимаю, что в полумраке в шагах пяти стоит Гордей и тяжело дышит. Мама смотрит в его сторону, потом на меня и торопливо уходит, что-то невразумительное буркнув себе под нос.

Закрываю дверь на защелку, которую при желании снаружи можно без труда открыть. Во всем доме — только в кабинете свекра стоит замок, который закрывается на ключ.

И теперь понятно почему.

— Открой дверь, Ляля, — раздается тихий голос Гордея, который медленно давит на ручку с другой стороны.

— Теперь твоя очередь мне мозги жрать? — сжимаю защелку, которой не позволю провернуться. — Мы все для себя уяснили, Гордей.

— Пап, — раздается тихий сонный голосок. — Ты еще не спишь.

— Нет, не сплю, — вздыхает Гордей, — а ты чего не спишь?

— Вот проснулась. Мама спит уже?

— Да, — Гордей лжет.

— Идем к нам, — тихо предлагает Яна. — Не буди ее. Она сегодня очень устала.

— Да, знаю.

Отпускает ручку, которая с тихим скрипом возвращается в горизонтальное положение. Я хочу выскочить в коридор с криками, что я не сплю и самой спрятаться в комнате с детьми от Гордея, но я же, благородная душа, решила лишний раз не травмировать детей.

Хотя бы в первую неделю после смерти дедушки.

И они любят Гордея, и сейчас он им нужен, чтобы залечить раны. Даже пьяный очень нужен.

— Потом к утру вернешься к маме, — шепчет Яна.

Раздается тяжелые шаги, а закусываю губы до боли.

Пытаюсь отдышаться. Дом свекров для меня уютным гнездышком, в котором я могла отдохнуть, расслабиться, а теперь я хочу его сжечь, и начала бы я с нашей Гордеем комнаты.

Как я могла так обмануться?

Выдыхаю. Лезу в комод. Из верхнего ящика достаю пилочку, маникюрные ножнички и решительно иду в ванную комнату.

Судя по ракурсу на одной из фотографий, камера спрятана в душевой лейке.

Я хочу проснуться. Пусть все это будет кошмаром, но я вскрываю диск, на котором центральный выпуклый и зеркальный кружочек теперь не кажется просто частью дизайна.

Так и есть.

Под зеркальной круглой штучкой спрятана маленькая камера, которую я в ярости выдергиваю из корпуса и сжимаю в ладони.

Закрываю глаза.

Когда Алла мне сказала про Гордея, я думала, что хуже быть не может.

Как я ошибалась.

Как я, мать его, ошибалась.

Я оставляла этого извращенца без страха и подозрений с моими детьми. Меня начинает трясти.

Все это для меня слишком.

Я отказываюсь верить в то, что все годы доверяла тихому мерзавцу.

Да, можно сказать, что мы не властны над своими чувствами, однако у скрытых камер и слежки нет никакого оправдания.

Боже мой.

Я не боялась оставаться со свекром один на один.

— Нет, — сжимаю камеру крепче. — Нет… нет…

Он мертв. Его закопали, и я должна просто закрыть эту страницу. Мне сейчас важно уничтожить фотографии. Те, что я нашла, и те, что еще могут быть вместе с видео.