— Работала… Она уволилась пару лет назад.

— И не пришла на похороны? — Гордей все ближе и ближе. — Почему?

— Отвали…

— Почему?! — гаркает Гордей. — Почему ее не было?! Отвечай!

— Я не знаю! Не знаю!

Гордей кидается ко мне. Неуклюже хватает меня за шаль, теряет равновесие и мы падаем на влажную землю.

— Какова вероятность, — шипит он мне в лицо, и у меня глаза слезятся от резких алкогольных паров, — что она и моему отцу нажужжала в уши обо мне и Вере, а? Какова вероятность?!

Задыхаюсь. Шуршат кусты, раздается тяжело покряхтывание и кто-то стаскивает с меня разъяренного Гордея:

— Да чтоб тебя, — раздается пьяный голос Пастухова. — Отстань от девочки. Гордей, мать твою!

— А, может, это твоя Вера постаралась?! — вскакиваю на ноги и кидаюсь к Гордею, но его толстый дружок отпихивает его в сторону и ловит меня на полпути. — Может, она звякнула твоему папе и обрадовала, что он станет дедушкой?

— Да тихо ты… — ворчит Пастухов. — Ты тоже, что ли, успела намахнуть?

— Вера тупая! — рычит Гордей в ответ. — А тут сыграно, дрянь ты такая, как по нотам!

Пастух мягко отталкивает меня, обратно к Гордею разворачивается и тащит его прочь:

— Все, успокоился, успокоился… Гордей, блять, мы падаем!

И они падают в розовые кусты с невнятными матами и хрустом стеблей. Поправляю шаль на плечах и в шоке молчу.

— Это пиздец, Гордей, — тяжело вздыхает Пастухов, — у меня вся жопа в колючках.

17. Глава 16. Цветочек

— Алиса спать легла, — говорит мама, когда я захожу на кухню.

— Папа?

— И папу уложила, — мама зевает и подпирает лицо кулаком. — Я его просила Пастухова не звать.

— Гордей и это боров сейчас в кустах лежат, — сажусь за стол и скидываю шаль. — Я так хотела всего этого бардака избежать…

— Где Пастухов, там всегда цирк, — мама с неприязнью кривится, — а он главный клоун.

Опираюсь локтями о столешницу и прячу лицо в холодных ладонях.

Так и хочется попросить маму, чтобы она взяла на себя контроль детей, а сама бы я спряталась одна в тихий уголок, чтобы никто не трогал.

И было бы неплохо, чтобы кто-нибудь взял нас с Гордеем и развел, объяснил все детям, и мы пришли в себя уже не в браке.

— Такая трагедия…

В груди поднимается лютая злость на эти слова, будто меня покусал Гордей и заразил тем, что отравило и его.

Я не хочу больше слушать все эти причитания.

Не хочу размышлять о “такой трагедии” и не хочу видеть слезы.

Мне кажется, что аж кости хрустят от ярости на тихий голос мамы:

— Рано ушел.

Я не хочу больше слышать всего этого. Меня тошнит.

Физически тошнит.

Почему?

Только полчаса назад я была другой. Я чувствовала себя иначе, а сейчас меня трясет от злобы.

Я хочу заткнуть маму, нагрубить ей и сказать, чтобы она прекратила сыпать на меня тоской и отчаянием.

Это не поможет.

Не вернет свекра.

Не обнулит измену Гордея.

И не объяснит, какого черта Алла мне солгала и почему ее не было на похоронах.

Вот точно говорят, что безумие заразно. Гордей коснулся меня своей закопченной до черна душой, и меня накрыло.

Потому что я чувствую свою вину в смерти свекра, которому могла позвонить Алла. А Алла — моя подруга. Моя.

И это я однажды попросила свекра принять Аллу на работу, а он никогда не мог мне отказать.

Она хорошо справлялась со своими обязанностями, Вячеслав был ею доволен, и после увольнения они поддерживали вежливую связь. Она ему привет через меня всегда передавала.

Я почему-то вскакиваю на ноги, будто меня за пятки укусила скользкая холодная жаба.

— Ляль…

— Нет… — отступаю от стола.

Почему Алла тогда уволилась?

Она открыла свой небольшой бизнес. Несколько цветочных ларьков в хороших “рыбных” местах.