Она должна была смиренно ждать Гордея, а она пошла в атаку. Да еще в такой момент, когда ее “школьная любовь” потерял отца.

— Теперь и ты ковырнула ему мозги, — щурюсь на Веру.

— Если он тебе рассказал о нас… то…

— То что? — вскидываю бровь. — Он потащит тебя к алтарю?

— Значит, что он устал скрывать нашу связь.

— Ты меня извини, — закидываю ногу на ногу. — Два месяца маловато, чтобы устать скрывать связь. Или ты хочешь сказать, что он все эти годы любил тебя?

При моем появлении в библиотеке с гневными словами, что она должна уйти, и при раздраженном ответе Гордея, который попросил меня оставить их и закрыть дверь, она сделала неверный вывод.

Нет, она этот вывод сделала раньше. Гордей мог ей сказать, что я знаю о его интрижке, но не вдаваться в подробности. Он любит недоговаривать многие детали, если их не уточнять. И эта лохудра подумала, что он сам вскрыл карты передо мной и хочет быть с ней?

— Как быстро ты меня списала со счетов, — приглаживаю волосы и поправляю перчатки. — Меня, наших детей…

У любовниц часто сомнительные ожидания при своем появлении в жизни обманутой жены.

Они почему-то считают, что если они показали свое мурло, то жена должна в слезах и соплях сразу отойти в сторону. Нет. Даже не отойти, а сбежать с голой жопой, потому что мы же гордые и мы возьмем и безоговорочно уступим место новой бабе.

С какого ляда, спрашивается?

Наверное, в картине мира Верочки я сейчас побегу хватать детей, чтобы скрыться в истерике с похорон.

Хотя нет. Я должна уйти тихо, поджав губы и сдерживая в себе слезы, а после в своей женской гордости я не позволю детям общаться с папочкой и настрою против него. Очень удобно. Дети из-за матери-суки не будут мешаться под ее ногами, и не она в этом виновата.

Идеальный вариант для любой потаскухи, которая полезла на женатого мужика и решившая, что теперь она его судьба.

Можно еще отказаться от алиментов, от дележки имущества. Жены ведь гордые, и рвут с мужьями-кобелями все связи. Нас обидели, нас запачкали, поэтому нам ничего не надо.

Мой момент для неуемной гордыни упущен. Я приняла решение по-человечески проводить в последний путь свекра, минимизировать трагедию для детей и родственников.

И Вера сейчас лишняя с ее ожиданиями, новостями, глупыми выводами и нетерпеливостью.

Лишняя для меня и моих детей. Они имеют право прожить горе без скандала на поминках и без истерики мамы, которая ударит по голове новостью о беременной любовнице отца.

Этот разговор будет позже. Тогда, когда я сама все осознаю и приду к спокойной отстраненности от ревности, обиды и злости.

— Не он мне все рассказал, — разминаю пальцы в узких перчатках. — Нет, Вера. Он не раскрывал мне вашу связь со словами, что устал и что уходит от меня такой противной сучки к любимой женщине. Ты думаешь, что все было так?

Жду ответа, но Вера лишь немного щурится. Вот теперь она чует своей округлой упругой жопой, что зря рискнула, и раздумывает, наверное, над тем, а есть ли шанс вновь вернуться в образ милой и понимающей красотки, в чьих сиськах можно спрятаться от мегеры-жены.

— Нет, Вер, все было немного иначе. Мне сдала вас подруга, а потом я его допекла расспросами, и он мне сказал, что это ты. Чтобы я от него отстала. Поторопилась ты.

И вновь смеюсь:

— Женщина, к которой он убегал от надоевшей жены, решила права покачать? Он не это в тебе искал, — прохожу к столику и падаю в кресло. Откидываюсь назад. — Еще животик погладила. Господи… — потираю левую бровь пальцами. — Можешь пойти дальше. Давай, подкати к его маме, к нашим детям. Контрольный в голову, так сказать.