Тут он вспомнил, что машина осталась вчера в чистом поле — и, вздохнув, потянулся за ботинками. Придётся топать туда, снова вызывать техподдержку, разбираться с ремонтом... Вот тебе и оттянулся с приятелем на выходных!.

Дом оказался старым, с характером. Наверно, он знавал лучшие времена, а сейчас просто был хранилищем ненужной мебели и семейных тайн. Именно в таких домах доживают свой век истории — хорошие и не очень.

Будто подтверждая мысли Альберта, половицы лестницы сварливо поскрипывали при каждом шаге. Внизу открылась просторная гостиная с более чем скромной обстановкой: пара больших низких диванов, сев на которые, незадачливые гости обнаруживают свои колени торчащими на уровне ушей, круглый дубовый стол с обшарпанной полировкой, торшер, сиротливо приютившийся в углу, да несколько картин с невнятными пейзажами. Типичная холостяцкая берлога. Альберту подумалось, что мать Роджера уже пожилая, дому наверняка нужна женская рука, но вряд ли Лину заинтересует жизнь за городом. Откровенно говоря, он пока не очень-то понимал, чем можно заинтересовать такую девушку, как Лина — но самонадеянно считал, что у него получится.

Откуда-то сверху раздался раскатистый храп. Похоже, Роджер, которого он вчера свалил кулём на диван, дополз-таки до своей спальни.

На улице вскрикнула птица — резко, тревожно.

Альберт натянул пальто и вышел на веранду. Золотой осенний сад, укутанный преждевременным снегом, стоял перед ним в зябкой дремоте, примиряясь со скорой зимой.

Альберт с удовольствием втянул чистый воздух и шагнул на широкую дорожку.

Махнув рукой на вчерашние предупреждения Роджера, он пошёл через поле напрямик. Кто бы там ни танцевал по ночам, сейчас вокруг не было ни души — ни живой, ни мёртвой.

Минут через пятнадцать неспешной прогулки он увидел впереди, в низине, трёхэтажное здание: блочное, основательное — бездушное, как все казенные дома.

Судя по почерневшим и местами провалившимся стенам, несколько лет назад здесь приключился большой пожар. А потом и мародеры наверняка погуляли...

Осторожно переступая через груды битого кирпича и строительного мусора, которым был завален двор, Альберт подошёл к входной двери.

Вбитый в землю знак извещал, что здание продано. Несколько лет назад продано и до сих пор в таком плачевном состоянии... Видимо, новый хозяин не особо заинтересован в своей недвижимости.

Где-то сверху, совсем рядом, снова вскрикнула птица. Альберт задрал голову — и вздрогнул. В нише третьего этажа, на самом краю, кренясь вперёд, застыл человек; рука его была поднята в благословляющем жесте.

Через секунду Альберт чертыхнулся — туман и недосып сыграли с ним злую шутку. Конечно же, в нише стояла статуя, изображающего святого — лет пятьдесят назад приходские школы и приюты любили украшаться такими вот «небесными покровителями». Стало быть, здесь тоже была либо школа для бедняков, либо сиротский приют.

Из размышлений его вырвал звонок Роджера. Приятель бодро громыхнул в трубку, что завтрак давно готов, почти превратился в подметку и какого чёрта Альберта где-то носит с утра пораньше?

Роджер есть Роджер. Море энергии, которую бы в нужное русло.

Первые слова, которые Альберт услышал, едва переступив порог, были:

— Какого хрена я вчера так напился? Яичницу будешь? Лучший способ избавиться от похмелья с утра — это яичница с беконом.

Альберт кивнул. На самом деле он уже всерьёз проголодался после прогулки, да и замёрз немного, так что горячий завтрак был очень кстати. Мать Роджера с утра укатила в церковь – вроде как, сегодняшняя проповедь местного пастора посвящалась Святой Анне, а такое пропускать в Левантидах нельзя, – но сам Роджер ни в каких святых не верил: верил он только в тяжёлое похмелье, которым сейчас и мучался.