Внезапно Шюман почувствовал, словно силы покинули его.

«Кровь и смерть, – пронеслось у него в голове, – ужасы и трагедии, убийства и всякое зло – вот мой хлеб насущный».

– Еще? – поинтересовался он спокойно.

– Что нам делать с Торстенссоном? – спросил Спикен. – Собственно, он ведь должен принимать решение?

– Я буду в аквариуме, – сказал Шюман. – Сообщите, как только кто-нибудь даст знать о себе, скрипач или…

Потом он направился в сторону своего закутка.

Представители «Катринехольмс-Курирен» укатили готовить материал о праздновании Янова дня в Бие, но люди из Эст-Нютт остались. Они пили кофе из термоса в своем микроавтобусе, народ с государственного телевидения выглядел немного солиднее остальных у своей мобильной телестанции, репортер из сёрмландского радио разговаривал по мобильному телефону около Конюшни. Бертиль Странд все еще грелся в редакционной машине «Конкурента», когда Анника постучала по окну передней дверцы с пассажирской стороны. Фотограф опустил стекло на два сантиметра.

– Выходи, – сказала Анника.

Секунду спустя он вылез из автомобиля, остальные журналисты тоже.

– Труповозка! – возбужденно крикнул репортер другой газеты и поспешил к ограждению у канала.

Анника не сдвинулась с места. Она смотрела вверх в направлении главного здания дворца. Точно по другую сторону водной преграды поднимался флагшток, ориентир, издалека с воздуха указывающий положение всего дворцового комплекса. У берега покачивалась маленькая лодка.

На мгновение в ее памяти всплыла картинка того случая, когда у нее на глазах полиция в первый раз увозила мертвого человека. Парк «Крунуберг» в Стокгольме всего в нескольких кварталах от ее дома. Маленькое заброшенное еврейское кладбище, полумрак, царивший среди огромных деревьев, жара, запах, широко раскрытые глаза мертвой женщины и застывший на ее губах беззвучный крик.

«Ее звали Жозефина, – подумала Анника. – Жозефина Лильеберг. Она умерла, поскольку любила слишком много. На ее месте могла оказаться я».

Автокатафалк показался среди деревьев вдалеке, у кузницы и прибрежного домика. Он медленно ехал в сторону ограждения, где стояли журналисты. Камеры залязгали и зажужжали, фотографы наступали друг другу на ноги. Анника стояла в стороне, смотрела, как машина не спеша приближалась к ним, как полицейские пытались оттеснить в сторону медийную братию, как труповозка прибавила скорость, выехав на мост, пронеслась мимо овец в сторону выезда с территории, белый мешок едва виднелся за тонированными стеклами. Репортер местного радио побежал за автомобилем с микрофоном, опущенным к колесам. Анника даже заморгала, так отвратительно это выглядело.

Бертиль Странд провожал машину телеобъективом, пока она не исчезла из вида у конного завода.

– Расскажи мне сейчас о двух вещах, – обратился он к Аннике. – Как мы выберемся отсюда и как мне получить назад мой автомобиль?

Анника посмотрела фотографу прямо в глаза.

– Тебе больше ни с чем не нужна помощь? – поинтересовалась она. – Больше ничего я не могу организовать для тебя?

Она достала свой мобильный телефон и набрала один из забитых в него номеров.

– Я во Флене, – сообщила Берит Хамрин ей в наушник. – Где находится Икстахольм?

Анника с облегчением перевела дух.

– Ты едешь из Норчепинга? Через город, на север по дороге номер 55, налево, а потом направо у указателя… Да, мы внутри, но они не пропустят тебя… Мы приплыли. Да, на весельной лодке.

Она засмеялась, когда закончила разговор:

– Берит будет здесь через десять минут. Ты сможешь поехать с ней и забрать свою машину, как только мы закончим.