Пелле Оскарссон по прозвищу Фотограф и Спикен закатили глаза к потолку.

– Джон Эссекс, – продолжил Шюман, – что он там делал? Он ведь слишком велик даже для арены Глобен. Это особая статья, попроси проверить все тщательно.

Спикен сделал пометку.

– Что мы будем делать со списком? – поинтересовался Янссон. – Как назовем всю компанию?

Андерс Шюман постучал ручкой по блокноту:

– Не подозреваемыми в любом случае. Друзьями, пожалуй, или свидетелями. Нам надо прочитать текст и посмотреть, на чем остановимся.

– Друзьями, ставшими свидетелями, – предложил Пелле Оскарссон.

– Нам надо отслеживать работу полиции, – сказал Шюман.

– И у нас есть сам дворец, – заметил Спикен, – Икстахольм. Восхитительное местечко явно, всего в ста километрах от Стокгольма, но все равно абсолютно изолированное.

Руководитель редакции кивнул.

– Все так, – подтвердил он. – Наше правительство обычно использует его для секретных переговоров. Насколько мне известно, колумбийское руководство встречалось там с повстанцами из ФАРК где-то год назад.

– Говорят, Арафат и израильтяне приезжали туда, – заметил Янссон.

Спикен кивнул одобрительно.

– Годится для отдельного сюжета помимо этих двенадцати, – сказал он. – Кто займется дворцом?

– Анника Бенгтзон как-то упоминала его при мне, – сказал Шюман, – поэтому нормально, если она и напишет. А как с нашим человеком, который сейчас находится там? Веннергреном? Кто-нибудь разговаривал с ним?

Спикен обеспокоенно заерзал на стуле:

– Нет еще, он же не может позвонить сейчас, допрос и все такое…

– Правда ли, что Барбара тоже там?

Вопрос подействовал как удар хлыста, Спикен резко замолчал.

– Ну, – сказал Янссон, – Барбара действует, исключительно руководствуясь собственными желаниями. Я разговаривал с ней перед ее отъездом туда, и она заявила, что не собирается ни у кого спрашивать, о чем ей писать в своих фельетонах, пока у нее есть разрешение ответственного издателя.

– И благословение семейства владельцев, – добавил Пелле Фотограф.

– Она же одна из них, – заметил Янссон.

– Что будем делать с Мишель? – спросил Шюман.

За столом выпускающего редактора воцарилась тишина. Пелле Фотограф листал какие-то бумаги. Янссон пил кофе, сосредоточив все внимание на этом занятии. Шюман заметил сомнения Спикена, прежде чем тот наконец взял слово:

– С журналистской точки зрения было бы правильным представить ее без прикрас. Спившаяся проститутка-мать, погибший в автокатастрофе отец, мужики повсюду, противоречивая и богатая, широко обсуждаемая и ненавидимая…

Андерс Шюман поднял правую руку, Спикен замолчал. – Прежде всего, – сказал шеф редакции, – наша газета уже заплатила пятьдесят тысяч крон в качестве возмещения ущерба за публикацию данных о ее матушке, проститутке и наркоманке. Кроме того, нам письменно запрещено когда-либо писать о ней снова. Поэтому данные материалы не вытащишь так просто из нашего архива. Если же говорить об остальных прилагательных, которые ты использовал, Спикен, вряд ли мы вправе утверждать, что именно так общество думало о ней. Это, по большому счету, мнение только нашей газеты.

У шефа новостей над верхней губой выступили капельки пота.

– Но мы же не можем просто сделать вид, что никогда не обливали ее грязью.

– Правильно, – согласился Шюман. – Но нам вовсе не обязательно продолжать в том же духе, когда она умерла. Я хотел бы иметь сдержанное и уважительное описание жизни Мишель Карлссон. И смерти тоже, кстати. С упоминанием всех полученных ею наград, того, как ее любили зрители, историю об ее отце нам, конечно, тоже надо напомнить, сколь ужасной она была…