»; «не только провоцирует суицидальные поступки, но и инициирует поиск ассоциаций и аморальной информации, провоцирует действия шантажирующего характера у подростков».

Представляется неверным подход к расширительному толкованию ограничений распространения информации, основанный на прямом применении принципов правового регулирования в той или иной области, поскольку это в существенной степени подрывает принцип правовой определенности и свободу слова. Самостоятельно определив основание для блокировки сайта, Белгородский областной суд, как и в рассмотренных выше случаях, помимо судебной, вторгся в область ответственности федерального законодателя, так как только последний может устанавливать ограничения доступа к информации.

По мнению автора, подобная мотивировка судебных постановлений является крайне сомнительной, даже если наряду с абстрактными доводами суда о «подрыве морально-нравственных устоев» суд все-таки приводит иные доводы, которые уже основаны на конкретных нормах законодательства. Указание не следующих из закона мотивов принятия судебного постановления не только нарушает требования к содержанию решения суда (ст. 198 ГПК РФ), но и может нарушить единообразие в правоприменительной деятельности судов, что, к слову, является основанием для признания судебного постановления незаконным в силу ст. 391.9 ГПК РФ.

Попытки судов, ограничивающих доступ к веб-ресурсам, сослаться на нормы материального права нередко приводят к указанию нерелевантных ссылок на нормативно-правовые акты вкупе с правовыми позициями, которые из них не следуют.

Именно такой случай имел место в упомянутом выше решении Кронштадтского районного суда Санкт-Петербурга, где была признана запрещенной распространенная в сети Интернет «Инструкция по даче взятки полицейскому». Суд в данном деле, помимо не относящейся к сути спора[175] ссылки на п. 6 ст. 10 Закона об информации, указал, что распространение таких сведений «подрывает конституционный строй и авторитет Российской Федерации, а также основы нравственности граждан России, способствует развитию коррупции, чем нарушает права и законные интересы неопределенного круга лиц, получающих доступ к незаконной информации, в связи с чем подлежит ограничению».

Отдельно следует остановиться на процессуальных проблемах признания информации запрещенной, учитывая, что в законодательстве отсутствуют прямые указания о порядке рассмотрения дел такого рода.

Изначально практика рассмотрения подобных дел складывалась следующим образом. Как правило, имело место обращение прокурора в интересах Российской Федерации и неопределенного круга лиц с иском к оператору, оказывающему телематические услуги связи, с требованием об ограничении доступа к конкретному информационному ресурсу, в том числе путем фильтрации указателей страниц или сетевых адресов. Именно в рамках рассмотрения дела по подобному требованию было вынесено упомянутое в начале Определение ВС РФ от 10.05.2011 № 58-Вир 11-2, и в целом такая практика была достаточно распространенной[176].

Кроме того, требования такого рода заявляются прокурором лишь к одному из операторов телематических услуг связи[177]. Очевидно, что в условиях существования целого рынка услуг по предоставлению доступа в сеть Интернет решение об ограничении доступа к сайтам (например, путем «фильтрации» определенных указателей или сетевых адресов), адресованное лишь одному провайдеру, скорее будет отвечать цели увеличения количественных показателей органов прокуратуры по ограничению распространения вредоносной информации в Интернете, нежели цели реального запрета на распространение информации.