Именно поэтому она и радовалась, встретив своего принца Костю – разведенного холостяка с трешкой в центре города, – надеясь на нормальную жизнь и возможность создать полноценную семью. Признаться, первое время мы и правда жили вполне мирно. Отчим работал, выпивал редко, к нам относился терпимо. Когда все пошло наперекосяк, сказать сложно. Вначале его уволили с управляющей должности, и он долго не мог найти работу. Потом устроился на склад, попался на воровстве, но вылетел по статье. Менял еще несколько мест, ругался, что обманывают с зарплатой, и все чаще приходил домой пьяным. Появились странные дружки, дома начали пропадать деньги, а количество претензий росло в геометрической прогрессии.

– Стой!

– Зачем? Чего ждать? Пока он ее покалечит? Или еще хуже того?

За дверью полился новый поток отборной брани.

В последнее время матери приходилось вкалывать на двух работах, чтобы хоть как-то прокормить семью, не влезая в долги. А приходя поздно вечером домой, выслушивать пьяные истерики от гражданского мужа.

– Она просила, – выдавил через силу, понимая, что поступаю как трус.

Я разрывался между долгом данного обещания и желанием придушить гада собственноручно.

– И ты будешь спокойно это слушать? Как он ее унижает? Как издевается?

– Нет! – принял решение. – Вызови ментов на всякий случай.

Я выскочил из комнаты первым, оставив на совести брата возможность вызвать помощь. Следом раздался женский вопль. Молчать и не вмешиваться больше я не мог.

Мать, ссутулившись, зажалась в углу кухни. Между столом и холодильником. Замученная, испуганная, сломленная. С затравленным взглядом.

Я появился в тот момент, когда ублюдок швырнул в ее сторону алюминиевый чайник, который чудом не долетел до цели и упал в нескольких сантиметрах от ее ног.

– Не трогай ее, тварь! – заорал вне себя, кидаясь наперерез.

На полу валились разбитые тарелки, опрокинутый стул, кастрюля со вчерашней гречкой, что теперь щедро покрывала темными крупинками часть линолеума.

Мразь! Как же я его ненавижу!

– Ага, вот и щенки твои пожаловали, защитнички гребаные, – растягивая гласные заплетающимся языком, усмехнулся отчим.

– Саша, уходи! Пожалуйста! – тронула меня мама за плечо.

– А чего же уходи? Пусть посмотрит на гулящую мать, шляющуюся до часу ночи.

– Она с работы пришла, между прочим, – процедил я. – Пока ты здесь водяру глушишь, она деньги зарабатывает!

– Правда? Чем? Одним местом? – вызверился отчим.

Схватил первое, что попалось под руку, глядя красными, налитыми кровью глазами.

– Убери нож, – стараясь говорить спокойно, кивнул в сторону сверкнувшего лезвия. – И проспись вначале.

Я чудом держал себя в руках, чтобы не вмазать по опухшей бородатой морде. Но боялся, что, если перегну палку, эта тварь заденет мать.

– Ссышь, сучье отродье? Смелость растерял? Указывать мне взялся, – рассмеялся сиплым смехом и, шатаясь, двинулся в нашу сторону.

– Саша, нет! – завизжала мать, когда Костя замахнулся.

Оттолкнула, пытаясь загородить собой. Выставила вперед руку и... напоролась на лезвие.

Это и стало спусковым крючком, после которого у меня отказали тормоза. Перед глазами все заволокло пеленой. Только образ матери в крови, как красная тряпка для быка.

Я кинулся со страшным ревом в сторону отчима, пытаясь сбить пьяную тушу с ног. Молотил нещадно, душил, рвал зубами, куда мог дотянуться, орал как обезумевший зверь, не видя ничего перед собой.

Где-то сбоку слышался женский визг. Мать пыталась влезть между нами, что-то выкрикивая не своим голосом, охрипшим от паники. Картинки менялись одна за другой, калейдоскопом, пока вдруг не раздался хруст битого стекла и Костя не обмяк, заваливаясь набок.