Словно в насмешку, я тут же ощутила сухость во рту. А еще негодование, но какое-то беспомощное, потому что, возможно, только возможно, он был прав.

– Благодарю, – смогла прошептать я, слова казались шершавыми и царапающими горло.

– Не благодарите, а рассказывайте. Рассказывайте, если хотите, чтобы я помог вам. А возможно, и ему.

Вот это «ему» и решило дело. А еще то, что я ужасно устала быть одна, знать все одна и решать все одна. Очень боялась ошибиться, и этот страх стал моим постоянным спутником. А сейчас мне предлагали переложить часть этой ноши на чужие плечи.

Я отпила воды и стала рассказывать. Сперва тихо, а потом все громче и громче, словно боясь, что меня не услышат. Учитель не прерывал, не задавал вопросов, лишь все больше и больше хмурился. Я рассказала ему все. Почти. Рассказала о Первом форте, о князе, о библиотечной башне, о происхождении Академикума, о дурацком слухе, о том, что кто-то стоял на пороге моей комнаты, но так и не решился постучать, о следах на снегу, о взгляде в спину... Умолчала лишь о том, что произошло между мной и Крисом в развалинах первой башни. Это принадлежало только мне. И Оуэну.

– И если вы сейчас мне скажете, что это снова ваша операция, то просто не знаю, что я сделаю, – пообещала я, сжимая кулаки. Кончики пальцев еще покалывало, но я уже могла двигаться.

– Если это и операция, то не наша, – задумчиво проговорил магистр и встал. – Значит, нужно выяснить, чья. – И с этими словами Йен Виттерн направился к двери.

Я вскочила, пошатнулась. Учитель обернулась.

– А вам лучше остаться здесь.

– Но вы сказали, нужно узнать…

– Но я не говорил, что узнавать что бы то ни было мы будем вместе, это во-первых. А во-вторых, вы, Ивидель, не выйдите из этого кабинета, пока я не вернусь. – И видя, что я уже готова возразить, пригрозил: – Не заставляйте меня надевать на вас кандалы, леди Астер.

– Но…

– Вы до сих пор ничего не поняли, Ивидель? – спросил он с таким участием, что мне почти стало больно.

Так маменька интересовалась в сиротском приюте, все ли у них хорошо, не нужно ли чего? У них никогда не было все хорошо, эти дети остались без родителей. И им всегда что-нибудь нужно, потому что-то дети вырастали из одежды, ломали игрушки, их нужно было учить читать, нужно… Много всего нужно. И маменька, и директриса приюта – обе это знали. И в тоне графини Астер это знание слышалось совершенно отчетливо. Знание и снисходительная жалость к несчастным. Так же сейчас смотрел на меня Йен Виттерн.

– Такие вопросы решают не там, – он кивнул на окно, за которым все еще слышался перестук капели, – их решают совсем в других местах. В тиши кабинетов и будуаров, за завтраком или за ужином, при личной встрече или обсуждая кого-то нужного или ненужного за глаза. Вы понимаете? – Он склонился к моему лицу, а я не знала, что ему ответить. – Все будет так, как решит князь, и не иначе. Даже если вы положите в бою всех серых псов, это ничего не изменит. Оуэн не сможет бегать вечно.

– Но… но… – Я не знала, что сказать, и ухватилась за первую мысль, что пришла в голову. – Но князь применяет запретную магию!

– Предлагаете послать к нему жрицу? Он же ее, бедняжку, повесит на первом же верстовом столбе, и нас с вами за компанию. Тогда уж мы точно не сможем ему ничего доказать.

– Но богини же запретили…

– Хотите обратиться в вышестоящую инстанцию? Отлично. Но с богинями договаривайтесь без меня. – Он снова жалостливо улыбнулся, как маменька одной из сироток, что подарила ей вышитый гобелен, который не подходил ни к одной гостиной, который казался везде неуместным, совсем как тон учителя.