— У, какой, — хмыкнул Ярослав, подняв руку, чтобы погладить.

Дымок вдруг зашипел, резко отпрянул и юркнул под кровать. У меня пропал дар речи. Чего это он? Вид Дожденко оказался не менее озадаченным.

— До полнолуния вроде ж еще далеко, — пробормотал он. — А коты уже против меня. Ну и ладно…

В этот момент захотелось хлопнуть себя по лбу. Ну, конечно же! Хороший характерник принимает облик зверей. При этом чаще всего — волка. А вот Дымок вряд ли оценит большую собаку у себя под боком. Лишь покачав головой, только спросил:

— Как там мои?

Растерянность на лице Ярослава мигом сменилась угрюмостью:

— Сил моих нет, — признался он. — Знаешь, нельзя так говорить, но и впрямь дождаться не мог, когда ты вернешься. Эти обормоты заездили меня. И у моих-то еще ветер в голове, что ого-го! А первый курс — вообще!

Я невольно усмехнулся:

— Ну, знаешь, брат, мы в свое время такими же были.

Дожденко поморщился:

— Нет, были б такими, то в универе не остались работать в любом случае. Ушли бы на тропу вольных, кхм, торговцев.

Я рассмеялся. Ну, спасибо, хоть не сказал, что шарлатанов. Хотя в наше время люда всякого хватает.

— А твоя-то где? — неожиданно резко перевел тему он.

Я моргнул, но потом сообразил, что речь идет о Саше.

— Не знаю. Пришел, а не ждет никто. Видать, поехала искать лучшей доли.

— Как же, — хмыкнул Ярослав, вставая с кровати и вновь подхватывая свои книги, — эта поедет. Разбежится и еще раз поедет. Просто весь день этой злыдни не видел, а это странно. Пани Ткачук у нас вообще-то трудоголичка.

Я пожал плечами:

— Рано или поздно явится.

Хотя, конечно, странно. Вий-Совяцкий за прогулы может и вытурить с работы. Тут, значит, какая-то серьезная причина.

— Завтра выходишь? — уточнил Ярослав с плохо скрываемой надеждой в голосе.

Не раздумывая ни секунды, я кивнул, ибо программу и самому нагонять надо, да и делом пора заняться. А то Шаленый еще удумает меня обратно в монастырь, тьфу, лазарет засадить!

Лицо Ярослава посветлело:

— О, да. Счастье есть!

***

Счастье — оно бывает разное. Во всяком случае, все его оттенки явно виднелись на озадаченных лицах моих студентов. Радовало, что все ж нет откровенного ужаса и уныния. То есть, меня ребята любят больше, чем Дожденко. Мелочь, а приятно. Динка вообще смотрела на меня широко распахнутыми глазами, словно впервые заметила.

Пока я с деловым видом пролистывал журнал, внимание женской аудитории становилось все сильнее. На меня глазели, как на дивный экспонат из Полтавского краеведческого музея. Разумное объяснение, разумеется, было. Хоть мне и не хотелось его признавать. Прыстрастник, изжарь его Дидько на завтрак, все же после смерти сделал «подарочек», который при восстановлении магии расцвел во всей красе. И теперь вместо скромного преподавателя Андрея Чугайстрина получился какой-то мачо (недоделанный, на мой взгляд) с явной целью не научить студентов, а затянуть всех в постель.

Учитывая, что в мои планы это не входило, а смотрели на меня так, будто я уже сделал не менее дюжины неприличных предложений, на которые, кстати, согласились, такое положение дел никак не радовало.

Вздохнув, я медленно произнес, оглядывая замерших студентов:

— Ну, что? Готовы продолжать обучение? В конце концов, остался всего месяц. Потом мы должны выехать на практику. А там придется показать все, что выучили за этот год, что…

Я оборвал себя на полуслове, уставившись на руку Дины. Бронзовый перстень с вспыхнувшим рубиновым огнем камнем. Внутри кольнуло. Что за злыдневские истории? Откуда у нее мосяжный перстень отца?