Сообразив, что я в библиотеке, а рядом никто иной как Хованец, выдохнул с облегчением.

— Я вас тоже рад видеть.

Собственный голос прозвучал отвратительно: слабо, неразборчиво, словно я набрал полный рот воды. Однако сейчас было немного не до этого. Хованец смотрел на меня так, словно на какое-то чудо.

— Андрей! Андрюха! — Он неожиданно сильно ухватил меня (не думал, что Хованец такой богатырь при его-то росте), как нашалившего котенка и ощутимо встряхнул: — Что ж ты нас так пугаешь! Живой!

— Я и не собирался помирать, — проворчал я, припоминая события минувших дней и медленно холодея от ужаса. Сколько же времени прошло? И что происходит тут?

Вдруг очень захотелось сесть, можно даже прямо на пол, без газетки. Вид у меня теоретически настолько примятый, что можно не беспокоиться за его презентабельность.

— Ой, что ж я, дурак старый, — пробормотал он, — садись.

Сознание стало куда-то уплывать. Только краем уха слышал, что Хованец говорит по телефону. С кем? А черт его знает, но, кажется, с Саввой.

Решив, что если откинусь и закрою глаза, ничего не будет, поэтому тут же выполнил задуманное и… провалился во тьму.

Толчок в плечо заставил вскинуться. Ну, елки зеленые! Не дадут поспать! Мне, между прочим, силы нужно хоть немного восстановить!

— Давай-давай, ваше чугайстрство, — усмехнулся Шаленый, — открывай глазоньки, и так уж провалялся десять часов.

Услышанное заставило вскочить, однако Савва уверенным движением вернул меня на место.

— Я сказал, глаза открыть, а не сбежать из лазарета. Лечить буду даже в условиях отчаянного сопротивления. Так что расслабься и получай удовольствие.

М-да. Это он не врет. Нет зверя хуже университетского лекаря. Особенно, если он из рода злыдней. Хоть Савва ни разу об этом не говорил, но с таким характером никем иным он быть не мог.

— Все так плохо? — поинтересовался я, и мне тут же сунули в руки стакан с лекарством.

— Пей, — велел он, хмуро оглядывая меня и что-то сосредоточенно прощупывая на магическом уровне. — У тебя, мой друг, истощение, плачевные дела с магическим ресурсом и даже легкая простуда.

Он пребольно ткнул меня под ребра, я охнул и дернулся.

— Стоять. — Шаленый снова удержал меня за плечо и продолжил исследование. — Не хлопай ресницами аки нежная дева перед рыцарем — пей.

— Дурацкое сравнение, — заметил я и сделал глоток пахнущего травами зелья. Во рту разлилась горечь, в желудок упал жидкий огонь.

Я отчаянно закашлялся и выругал все лекарские штучки одновременно на русском и украинском, чем вызвал замечание:

— Языки знаешь, а над произношением надо поработать.

— Шли бы вы, пан Шаленый, — просипел я, — в…

— Адрес лучше запиши, — наставительно велел он, встав со стула и направляясь к шкафу с подозрительными склянками. — Теперь ты рассказываешь, во что вляпался, а я готовлю вторую порцию лекарства.

Поняв, что казнь… точнее, лечение отменить нельзя, я шумно выдохнул и принялся излагать историю от начала до конца. Савва оказался на удивление благодарным слушателем, который ни разу не перебил меня. Лишь звон склянок давал понять, что я не один. Когда дошел до места о нашем с Кириллом решении пройтись по вырубленной в скале тропинке, раздалось скептическое хмыканье и вердикт:

— Идиоты.

Вздрогнув, как от пощечины, я сделал невозмутимый вид:

— А что еще было делать?

Как ни странно, ехидный лекарь только пожал плечами. Кстати, в этом весь Савва: «Дурак! — Почему? — Не надо было делать это! — А что надо? — А я откуда знаю?». Впрочем, это меня не особо задело. А вот что он спокойно отреагировал на мои слова про встречу с Громовым — показалось странным.