Едва пришедшее в норму лицо Хартмана вытянулось в изумлении:

– А причем здесь трамвай?

– А ты так и не догадался, умник? – Не удостоил я Роберта внятным ответом.

– Нет, – мотнул он головой.

– Тогда проехали! Далековато тебе еще до понимания нашего русского менталитета! – с чрезвычайно глубокомысленным видом произнес я. – Вот как догадаешься – вернемся к этому разговору.

– Нет, Хоттабыч, – судорожно мотнул головой оберфюрер, – не втягивай меня больше в свои безумные игры! Мне и одной оказалось достаточно! – произнес он, намекая на вчерашнюю попойку. – У нас, у немцев, все понятно! Все по полочкам разложено! От того у нас и порядок! Ordnung muss sein [4]!

[4] Порядок должен быть! (нем.)

– А хочешь, я тебе анекдот расскажу? – неожиданно предложил я. – Про ваш хваленый орднунг, который на сегодняшний день Германии, увы, не поможет. Если сумеешь уловить подтекст, можешь считать себя настоящим знатоком широкой русской души.

– Рассказывай.

– А что вы хотите? Война!– Ну, слушай: лето 1942-го. На главный вокзал в Берлине приходит мужик. – Когда поезд на Мюнхен? – В 16 часов 15 минут 35 секунд! – Как? Даже с секундами?

– А что вы хотите? Война!В тот же день другой мужик – естественно, по-русски – спрашивает на Павелецком: – На Саратов когда паровоз? – Должен был в два. Теперь, возможно, пойдет в шесть, хотя не исключено, что перенесут на завтра. А то и совсем не будет. – Как же так?

– А что вы хотите? Война!

Ну, естественно, что тайна широты русской души Роберту Хартману сегодня не покорилась. Это ничего, у него будет еще время поработать над собой. Поэтому, чтобы не занимать все еще тяжело поскрипывающие похмельные мозги оберфюрера этой непосильной задачей, мы плавно переключились на решение других, более легких и насущных вопросов. Например, о том, что ни концлагеря «Заксенхаузен», ни самого города Ораниенбурга с некоторыми ближайшими окрестностями в природе на данный момент попросту не существует. Вот, прям, ваще-ваще… И самое главное, не я эту тему поднял. Просто Робка, вдруг, ни с того, ни с сего, придя в себя, неожиданно засобирался обратно. Ну, в лагерь…

– Так, говоришь, я сам домой с банкета поехал? – спросил Хартман.

– Ну, не то, чтобы сам… – Я пожал плечами. – Тебя водитель отвез.

– Черт знает, что такое! Ничего не помню! Словно отрезало все после выпивки! – продолжал возмущаться Робка, поднявшись с кровати и напялив на себя выглаженную и вычищенную услужливым ординарцем форму. – Я ведь и руководству ничего не успел доложить… – засуетился оберфюрер. – Вы с Александром Дмитриевичем со мной поедете или останетесь у матушки в гостях? – поинтересовался он.

– А ты куда это собрался, милок? – Как бы исподволь подошел я к самой главной на сегодняшний день проблеме.

– В «Заксенхаузен» съезжу, – ответил Хартман. – У меня пакет из Рейхсканцелярии остался, надо передать его коменданту лично в руки.

– Ты… как бы это… не спеши, Робка… Не нужно тебе уже в концлагерь заезжать… – стараясь особо не нагнетать обстановку, произнес я.

– Это еще почему? – удивился Хартман. – Я все-таки вчера передал этот чертов пакет? Ну, вот ни черта не помню! – Он усиленно морщил лоб, действительно пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера.

– Насчет пакета не скажу, – ответил я, – мне о нем ничего не известно. А ехать туда не нужно по другой причине – его нет…

– Чего нет? – не понял моего расплывчатого ответа оберфюрер. – Пакета нет? Потерялся? Уничтожен? Как это произошло?

– Да чего ты прицепился ко мне со своим пакетом? – Я изобразил, что постепенное «закипание». – Я ж сказал – не в курсе я за твой пакет! Вот «Заксенхаузена» нет! И Ораниенбурга тоже… нет… А какие у тебя проблемы с гребаным пакетом –разбирайся сам! – Выдал я наконец на одном дыхании, даже глазом не моргнув.