– Хорошая тогда была эстрада, добавила сзади мать, а Оксанка спросила, – тот дядя улетел?

– Улетел, дочка, улетел, – приобняла за плечики.

Спустя минут двадцать подъехали к поселку Тошковка, где, подвернув к старому клену на окраине, попили холодной воды из кринички. По преданию ее выкопали еще запорожцы, возившие с Азова на Сечь соль.

– Па, можно теперь я за руль? – вопросительно взглянул на отца Юрка.

– Давай. – утер губы. – Только осторожно.

Снова уселись в автомобиль (сын на водительское сидение), плавно тронул с места. Теперь дорога шла по грунтовке, позади клубилась пыль, изредка ее перелетали фазаны. В последние годы они небывало расплодились, то же случилось с зайцами и воронами.

Потом вдалеке появилась синяя лента Донца, окаймленная лесами.

С высокого, поросшего ковылем косогора дорога опускалась вниз. Там, в садах, белели сельские хаты.

Нижнее было старинным селом, основанным во времена императрицы Екатерины сербами как военный шанец* и тянулось вдоль низменного берега. Насчитывало три сотни дворов, относилось к Попаснянскому району.

Выехав на околицу, автомобиль покатил вдоль одной из улиц с высокими осокорями по сторонам, свернул в переулок и остановился у ворот последней усадбы. Юрка просигналил. Они распахнулись, встретил улыбающийся дед, въехали во двор.

Из двери веранды тут же появилась бабушка, «девятка» остановилась. Оттуда первой выскочила внучка, радостно визжа, побежала к ней.

– Ты ж моя хорошая! – подхватив на руки, поцеловала в щечку.

Остальные тоже поприветствовали друг друга, отец с Юркой достав из багажника мешки с углем, оттащили их в сарай. Из-за него, сонно зевая, возникла крупная овчарка. Дружелюбно замахала хвостом

– Ну что, сторож? Проспал? – укоризненно спросил хозяин.

– Гав! – басовито ответил тот, подойдя, уткнулся Юрке носом в ладонь.

– Привет, Джим, – потрепал по загривку.

Усадьба Грачевых в селе осталась от родителей деда, лежавших теперь на местном кладбище и являла собой огороженный участок в двадцать соток, плавно спускавшийся к Донцу. На нем стояла средних размеров хата из дикого камня, обмазанная глиной и беленая известкой. С другой стороны приземистая комора* и сарай. Рядом, под навесом, стоял трактор «Белорус» с тележкой.

В конце двора, за штакетником с калиткой, имелись сад и довольно обширный огород. С уже цветущим картофелем, грядками с помидорами, огурцами, луком и морковью. Имелась у стариков и живность: по зеленой травке расхаживали куры, за сараем в клетках шебушились кролики-шиншиллы.

От завтрака гости отказались и вскоре все кроме Оксанки, переодевшись, окучивали на огороде «синеглазку»*. Урожай обещал быть богатым. Рукастый дед проложил от воды став с насосом и вечерами обильно поливал участок.

Работали, пока солнце не повисло в зените. Потом женщины ушли готовить обед, а отец с дедом и внук, поработав еще немного, присели в холодке под старой грушей на вкопанную в землю лавку. Взрослые закурили, он возил зубы в сорванную с ветки душистую лимонку.

– Ну как там у вас в городе? – чуть помолчав, глубоко затянулся сигаретой Петр Иванович.

– Все так же, – пустил сын носом дым. – Работы, считай, нету. Одни шабашат в России, другие уезжают, многие спиваются.

– М-да, – пожевал губами. А на вашей копанке?

– Тоже не фонтан. Пласт, считай, выбрали, еще месяц – два и надо закладывать другую.

Место нашли?

– Ага. Там где была шахта «Альберт», в сторону Стаханова. Если помнишь.

– Как же. На ней работал еще мой отец, твой дед. Взорвали в 41-м, когда наступал немец. Пласт там неглубоко, кое-где выходит на поверхность. А лицензию получите?