вперёд в шпагате. 

19. 17

Москва, 2017 год

Где-то через час после начала банкета Павел понял, что с него хватит. Всё, что можно было обсудить относительно премьеры – уже обсудили, точнее перетёрли по сто миллионов раз, народ наконец расслабился и принялся просто методично напиваться, перемывая кости коллегам. Артём в который раз попытался подкатить к Тоне Городецкой, их бывшей однокурснице – он ещё во время учёбы неровно к ней дышал. Тоня, как и он, танцевала в кордебалете, отличалась лёгким смешливым нравом и полным отсутствием карьерных амбиций, относилась к парню тепло, по-дружески, но всё-таки не отвечала взаимностью. Артём страдал по Городецкой уже несколько лет – то ли в шутку и немножко “на публику”, то ли всерьёз, Павел и сам не мог толком разобраться в чувствах друга. В любом случае, Нежданову сейчас было явно не до него... 

А больше его здесь ничего не держало. Даже Анжела. Она, конечно, мила и прелестна, но... нет уже никаких сил улыбаться ей и любезничать с её папашей. Он чертовски устал. Кажется, пора сматываться по-английски... 

– Павел! – в дверях ресторана его перехватила бойкая юная особа из журнала “Dancing Russia” – на вид его ровесница, лет двадцати, не старше. Студентка-практикантка?.. Весь вечер он то и дело натыкался на её испытывающий взгляд, и его не покидало смутное ощущение, что он знает её, видел раньше – да вот только где? Оставалось только надеяться, что они не спали вместе – было бы слишком стыдно признаться девчонке в том, что ничегошеньки не помнит. 

– А можно задать вам пару вопросов? 

–  Вы же уже задавали, – он вежливо улыбнулся, вспомнив, как атаковали его журналисты в начале вечера, едва он вошёл в ресторан. 

– Так то о премьере в целом... и со всеми вместе. А хотелось бы – о вас лично, с глазу на глаз, – девушка немного смущённо вернула ему улыбку, но в глаза при этом смотрела прямо, почти дерзко. Нет, он определённо был с ней знаком раньше! 

– Ну давайте, – вздохнул Павел, – только выйдем на воздух, ладно? Здесь душно. 

– Сейчас, куртку из гардероба возьму, – засуетилась она. 

У него привычно захватило дух от ночной подсветки Театра балета, вид на который открывался сразу при выходе из ресторана. Здание казалось сделанным из золота и светилось, как огромная, самая прекрасная на свете ёлочная игрушка. В этом сиянии можно было отчётливо разглядеть все скульптуры, портики и барельефы театра. Павел замер, в миллионный раз любуясь великолепным и никогда не надоедающим зрелищем. В груди стало тесно и горячо. Мысленно он поразился странному жизненному пируэту: как получилось, что простой провинциальный детдомовский пацан танцует на одной из лучших сцен не то что страны, а целого мира?.. 

“У тебя типичный синдром самозванца”,* – посмеивалась над ним Милка, если он рисковал поделиться с ней своими переживаниями. 

Милка... дьявол тебя побери. 

– Вот и я! – из ресторана выскочила журналистка с сумочкой, в верхней одежде и, кажется, даже с заново накрашенными губами. Павел едва сдержал усмешку: малышка хочет ему понравиться. Она была, в общем-то, ничего – миниатюрная, глазастенькая, со стильной короткой стрижкой... хотя обычно Павлу нравились длинные волосы. 

– Ну, задавайте свои вопросы, – милостиво разрешил он. 

– Э-э-э... – она покопалась в сумке, выискивая диктофон. – А кто ваш любимый танцовщик? 

– Роберто Болле. **

Они медленно двинулись вниз по улице. 

– Почему именно он? 

– Он был моим кумиром с детства и остаётся им до сих пор. Человек, которому, кажется, время неподвластно. Век артистов балета недолог, вы должны это знать... Мало кто задерживается в профессии после тридцати пяти, ну ладно – тридцати восьми лет. А он перешагнул уже сорокалетний рубеж и по-прежнему в  строю, более того – в безупречной форме... Когда я стал лауреатом “Приза Лозанны”, Болле дал мне автограф и сфотографировался со мной. Очень приятный в общении человек. Фантастический танцовщик. Потрясающий артист!