Он подготовился к празднику. Нанес на волосы столько геля, что, казалось, на голове сидит плотная лакированная кожаная шапочка. И еще обрезал нитки на обшлагах, и надел убийственный оранжевый галстук. И все же, когда он пожимал материну руку, вдруг оказавшуюся в белой перчатке, Кристин обратила внимание, что синие пятна на пальцах почти незаметны. Лицо его раскраснелось – наверное, он предвкушал, как его сейчас хорошо примут. Через плечо у него висел крошечный фотоаппарат, и он курил сигарету с экзотическим запахом.

Кристин провела его в прохладную гостиную, устланную мягким цветастым ковром: через французское окно они ступили в сад.

– Присаживайтесь, – сказала она. – А девушка принесет нам чай.

Девушка приехала из Вест-Индии: родители Кристин были очарованы этой юной особой, когда отдыхали там на Рождество, и привезли девушку с собой в Канаду. Тут служанка успела забеременеть, но мать Кристин ее не уволила. Сказала, что немного разочарована, но этого можно было ожидать, и какая разница – забеременеет девушка до того, как ты ее наймешь, или после. Мать Кристин гордилась своей терпимостью – к тому же служанку нелегко найти. Странно, но девушка становилась все невыносимее. То ли не разделяла мнение относительно хозяйкиной великодушной особы, то ли чувствовала, будто что-то сошло ей с рук и теперь можно всех презирать. Сначала Кристин пыталась общаться с ней как с ровней. «Не называйте меня мисс Кристин», – сказала она и рассмеялась с наигранным добродушием. «И как же мне тогда к вам обращаться?» – спросила девушка и состроила гримасу. Потом были краткие, хмурые стычки на кухне, и Кристин думала тогда, что это похоже на перебранки двух служанок. Что к одной, что к другой мать относилась одинаково: и та и другая неудовлетворительны, но придется с этим мириться.

На кухне уже было приготовлено блюдо с пирожными, лоснящимися от глазури, уже засыпана заварка, а на разделочном столе кипел электрочайник. Кристин потянулась было к чайнику, но служанка, которая до сих пор сидела, опираясь локтями на кухонный стол, и безразлично наблюдала за Кристин, вдруг вскочила, чтобы ее опередить. Кристин стояла и смотрела, как девушка наливает кипяток в заварной чайник, а потом сказала:

– Я отнесу, Эльвира. – Она посчитала, что не стоило бы прислуге видеть оранжевый галстук гостя. Она знала, что ее репутация в глазах Эльвиры и так шаткая оттого, что никто еще не попытался довести ее до беременного состояния.

– А за что же, по-вашему, мне платят, мисс Кристин? – нагло заявила служанка. И вразвалочку потащила поднос в сад. Кристин шла следом, чувствуя себя громоздкой и неуклюжей. Служанка теперь и сама-то не меньше, но в другом смысле.

– Благодарю, Эльвира, – сказала Кристин, когда та опустила поднос на стол. Девушка ушла, не сказав ни слова, брезгливо оглядываясь на потрепанные обшлага, на испачканные пальцы гостя. Теперь Кристин решила вести себя с ним особенно вежливо.

– Вы очень богатые, – сказал он.

– Нет, – запротестовала Кристин и замотала головой. – Мы не богатые. – Она никогда не считала, что их семья богата; одно из крылатых выражений отца: никто никогда не сделает денег, работая на правительство.

– Да, – повторил он, – вы очень богатые. – Откинулся на спинку стула и глядел вокруг, словно в трансе.

Кристин поставила перед ним чашку с чаем. Она не придавала особого значения ни дому, ни саду – ничего особенного, не самый большой дом и не самый большой сад на их улице. И за всем этим ухаживала не она, а кто-то другой. Но теперь она озиралась, глядя на все его глазами, будто увидев все это с иной высоты: много пространства, вдоль бордюра – ослепительные цветы на июньском солнышке, вымощенное патио и садовые дорожки, высокие стены и – тишина.