– Оля, вставай, надо умываться, пока туалет свободен.

– Ма-ам…

– Давай.

Вообще-то умыться можно было и в квартире, где мы, по обыкновению, остановились, но в этом была мама. Она предпочитала делать все всегда заранее.

В поезде все еще спали. Приведя себя в порядок, я почти час лежала на полке. Постепенно пассажиры просыпались, грохотали двери купе, в коридоре слышались голоса и детские крики: “Я не хочу чай!”

Пришлось снова воткнуть наушники. Слушая музыку, я лениво смотрела в окно. Мимо проплывали совершенно обычные дома, чуть позже они сменились заборами, а потом показались светло-серые здания, каждое из которых могло стать музеем. Сердце забилось.

– Питер! – радостно воскликнула я, вызвав понимающие улыбки у наших попутчиц. Те уже тоже оделись и сидели на нижних полках, а вот мама украдкой вздохнула. Я виновато посмотрела на нее, понимая, что это мне радостно от того, что я так меняю свою жизнь, а вот мама беспокоится, поскольку мне придется жить одной, пусть и в интернате, под присмотром, но все же. К тому же мама опасалась лошадей, совершенно верно считая их непредсказуемыми. Иначе и быть не могло: лошади – животные-жертвы, поэтому сильно отличаются от поведения тех же когда-то одомашненных хищников, собак и кошек. Там, где собака замрет, лошадь отскочит и побежит. Поэтому, находясь рядом, нужно быть всегда очень внимательными и осторожными.

– Мам, – тихо окликнула я, – не волнуйся, все будет хорошо.

Она улыбнулась и кивнула:

– Конечно.

Но тревога так и осталась во взгляде. В эту минуту поезд остановился и будто бы вздохнул, говоря, что свою миссию он исполнил, довезя вверенных ему людей до конечной точки.

– Приехали! – я соскочила с полки. Пришлось подождать в купе, пока самые нетерпеливые пассажиры пройдут, а потом мы вышли, и я сразу же увидела высокую фигуру:

– Папа!

– Привет, ребенок! – папа крепко меня обнял, но сразу же отпустил. – Здравствуй, Аня.

– Леша, – мама кивнула. – Ты все-таки приехал.

– Конечно, не мог же я пропустить приезд единственной дочери! – он легко подхватил чемодан Тортиллу. – Ну что, пойдем?

На этот раз до дома Брониславы Александровны мы добирались на такси. Прильнув к стеклу, я с интересом рассматривала пробуждающийся город: почти безлюдные улицы, разноцветные дома, окрашивающиеся в розоватый свет восходящего солнца, мчащиеся куда-то машины. Мне показалось, что их очень много, хотя папа и утверждал, что хорошо, что мы приехали так рано: еще нет пробок. Пробки – боль всех больших городов, а в Санкт-Петербурге все еще отягощается тем, что в центре города улицы достаточно узкие, и к тому же есть мосты. Мы проехали по Невскому проспекту и выехали на Дворцовый мост.

– Как красиво! – мне казалось, я никогда не устану любоваться этими набережными, одетыми в гранит, золотым шпилем Петропавловского собора, изумрудно-зеленым Эрмитажем.

– Правильно говорят: не ты покоряешь Питер, а он входит в твою душу, – рассмеялся папа. Мама строго взглянула на него:

– То есть возвращаться ты не собираешься?

– Ань, не начинай, – попросил он. – У меня здесь работа, теперь вот и дочь учится.

– Да, дочь… – мама снова вздохнула, а я накрыла ее ладонь своей:

– Мам…

– Извини, – прошептала она и отвернулась к окну, украдкой смахивая слезы. Я тоже приуныла. В этот момент солнце скрылось за облаками, и город вдруг показался мне холодным и враждебным. Папа нахмурился и повернулся к таксисту, подсказывая, где лучше свернуть, чтобы подъехать к подъезду. Вернее, парадной, как говорят петербуржцы.

Знакомый консьерж открыл нам дверь, приветливо кивнул и мы поднялись на второй этаж. Хозяйка квартиры, Бронислава Александровна, уже ждала нас в дверях.